В семьдесят втором моим родителям улыбнулась потрясающая удача: им разрешили купить квартиру в Москве. Тогда это воспринималась как… Ну, не знаю… Как если бы сейчас кто-то выиграл за рубль кругосветный круиз. Родители мои с гордостью рассказывали родственникам и близким друзьям: тогда служить в столицу и ее окрестности по линии космоса перевели около ста офицеров. И только четверым из них, включая моего отца, разрешили купить жилье в самой Белокаменной. Всем остальным, правда, дали жилплощадь (бесплатно!), но! Во-первых, дали не сразу, а через год-два. А во-вторых, все-таки за пределами столицы: в городах Одинцово и Калининграде (теперь Королеве).
Итак, на вторую в жизни этажную жеребьевку, в противовес неудачнице маме, отправился папа.
«Раз ты такой счастливый, иди сам!»
И — судьба его хранила. Впрочем, у него и шансов на проигрыш имелось меньше. Этажей в новом доме было уже девять. Вероятность: один к девяти (против одного к пяти у мамы). Отец вытянул достойный восьмой этаж, чем неоднократно впоследствии хвалился, ставя себя в пример.
Бедные наши родители! (Начал я думать только сейчас. В те времена они мне, наоборот, казались: а) богатыми и б) удачливыми.) На самом деле… Ничего-то им не доставалось даром. Ничего-то им не давали, как давали многим при социализме, когда народ на халяву обзаводился жильем, садовыми и дачными участками. Не считая того, что отдельным везунчикам фортуна улыбалась в виде даже персонального авто или командировок за границу!
Родители мои были честными, ясными и прямолинейными тружениками Страны Советов. Ничто им не подавалось на блюдечке. Все им, бедненьким, приходилось добывать — в нелегкой борьбе, жертвуя многим. И экономя на всем — порой даже на еде. А уж на одежде — сам бог велел.
Впрочем, я и сам оказался достойным сыном моих предков. Моя первая квартира тоже была кооперативной.
На жеребьевку тогда ходил я сам. Однако в мои годы жилищная лотерея стала полностью вегетарианской. Во-первых, новостройки сделались семнадцатиэтажными. А значит, шанс вытащить первый этаж здорово уменьшался. Правда, к моему времени нехорошими стали считаться уже не только первый, но и последний этажи. Однако даже при таком раскладе шанс проиграть был два из семнадцати. Условия для меня стали куда благоприятней маминого случая и примерно такими же, как у отца.
Формула успеха:
1/5 (мама) > 2/17 (я) > 1/9 (папа).
Однако моя лотерея на самом деле оказалась практически беспроигрышной. В моем случае ЖСК (жилищно-строительный кооператив) к моменту жеребьевки оказался даже не полностью укомплектован. Поэтому первый и последний этажи просто не тащили.
А что вы хотите! Кооператив был штукой недешевой. Сказать, что имярек строит (или построил) кооператив, являлось эвфемизмом зажиточности. Отсюда — популярная шутка советских лет:
— Что ты мне глазки-то строишь?
— А что мне тебе, кооператив строить?
Когда родители покупали и первый свой, и второй кооператив, они, разумеется, не посвящали меня, ребенка, в денежные дела и тяготы. Зато собственный взнос на квартиру я прекрасно помню до сих пор до каждой циферки и прописи: 5400 (или пять тысяч четыреста) руб. 00 коп. И ее, эту сумму, мы собирали всем миром.
1) Мои родители единовременно и безвозвратно дали тысячу рублей.
2) Столько же — теща Боричева Станислава Александровна.
3) Столько же мой дед Яков Евстафьевич Жила.
4) Еще 1000 ссудила Светина тетка Смирнова Ядвига Александровна (через год мы ей долг вернули).
5) Восемьсот рублей дал мне взаймы мой друг Дима Р-в.
6) И, наконец, шестьсот рублей составляли наши со Светой сбережения. Основная часть сложилась из подарков нам на свадьбу — и с той поры мудро не истрачена! Плюс кое-какие наличные сохранились у меня на сберкнижке еще со времен моего последнего стройотряда.
Так вот, вернемся к жеребьевке. Я тогда счастливо вытащил блатной пятый этаж (из семнадцати возможных).
Все меня поздравляли, а коллега по газете «Лесная промышленность», замечательно умный, мудрый и остроумный Анатолий О-в, сказал мне, прослышав о результате:
— Отлично! Еврейский этаж.
— Почему ж еврейский?
— Как?! Не высоко, не низко. Не выделяешься.
Но мне, конечно, с кооперативом судьба в итоге улыбнулась капитально. Суммарная стоимость моей «трешки» в Орехово-Борисово в восемьдесят шестом году составляла 15 000 (пятнадцать тысяч) рублей. И это означало, что в течение ближайших тридцати лет я должен буду ежемесячно выплачивать примерно по тридцать рублей. Такая была замечательная советская ипотека. Практически беспроцентная!
Однако платить тридцатник ежемесячно, не считая коммуналки, все ж таки было ощутимо. Пятая часть тогдашней моей зарплаты. И я стойко рассчитывался за ипотеку лет пять. Впрочем, слова «ипотека» тогда еще не знали, и это называлось «за кооператив». А потом цены стали другими. Они после Гайдара понеслись вскачь. За ними вверх заковыляли и зарплаты. Цены на жилищные кооперативы никто повышать не стал. И вот он мой первый ощутимый и, наверное, единственный профит, который я получил от государства (не считая бесплатного высшего образования): остававшийся долг за квартиру я выплатил легко. Даже, можно сказать, с особым цинизмом. Когда сумма, что я оставался должен за жилье, сравнялась с ценой белой буханки, я отправился в сберкассу и заплатил ее всю. Все оставшиеся восемь тысяч рублей.
Наверно, неприлично так говорить о своем собственном государстве — но все же скажу: с паршивой овцы хоть шерсти клок.
Да! Давным-давно романтическая эпоха, когда этажность будущего жилья определяли по жребию, канула в Лету. Теперь каждая высота имеет свою цену. И обычно — чем выше, тем дороже.
Никто уже не пишет: последний этаж не предлагать. Панорамный вид стал одним из козырей застройки. За него приплачивают.
…Однако я далеко унесся воспоминаниями от нашего ростовского двора.
На паре сохранившихся фотографий той поры наш дом (он на заднем плане) выглядит бодрым, молодцеватым. Так человеку, когда он молод, идет все, даже гимнастерка с пилоткой. Или спецовка. Или тюремная роба. Общая подтянутость, твердость мышц и румянец оттесняют на задний план неказистую одежонку.
А старость мало кого красит. Может быть, конечно, графиня Трубецкая была хороша в девяносто лет, со своими буклями и бриллиантами. А фамильный особняк становится только благородней с течением времени. Но к советскому панельному домостроению (как и к его обитателям) это вряд ли относится.
В девятом году уже нового тысячелетия мы с моей сестренкой Анной Витальевной Бессоновой (в девичестве Литвиновой) приезжали в Ростов. Нас повезли, по моей прихоти, к тому самому дому: Коммунистический проспект, сорок два.
Как раз в ту пору шел в прокате (и отхватил вязанку «Оскаров») фильм «Миллионер из трущоб». И после посещения искомого двора моя острая на язык сестрица сказала: «Да, Серенчик, ты у нас точно — из трущоб. Правда не миллионер». Вот какое, значит, не подернутое флером ностальгии производит впечатление двор моего детства на непредвзятого человека.
