Наконец он бросил на меня косой взгляд и даже сквозь зубы пробурчал что-то недоброе на своем тарабарском языке (что именно сказал – не знаю, но интонации я уловил верно, мол, шатаются тут всякие без дела, отвлекают от работы)… Не обращая на старого хрыча внимания, я прошелся вдоль кабинок – их было пять – и даже заглянул в одну, ту, что по центру, она оказалась свободной. Кабинка как кабинка, ничего особенного, белый фаянсовый унитаз со сливным устройством, рулон туалетной бумаги в спецконтейнере с высунутым хвостом… Я прикрыл дверцу и уже собрался уходить, как вдруг совершенно отчетливо услышал, что внутри щелкнула задвижка. Странно. И неожиданно. Протянул руку к дверной ручке, чтобы проверить – может, послышалось, но вдруг оттуда до меня донеслись новые звуки – шумный плеск смываемой воды. Я сразу подумал, что унитаз на автомате сработал, бывает, что некоторые так настроены, а потом, когда вода перестала шуметь, услышал, как за дверцей кто-то громко икнул. Сомнений не было – там кто-то находился. Более того, он пытался выйти. Пару раз безрезультатно пихнув дверь, неизвестный рассвирепел – послышались яростные ругательства, после чего кабинка заходила ходуном. Не выдержав напора, дверца внезапно слетела с петель и с дьявольским грохотом рухнула на кафельный пол, а вслед за ней плашмя свалилось, точно мешок с песком, чье-то тело… Чье-то?! Как бы не так – субъект был одет в мой «флотский» бушлат, за плечами виднелся мой рюкзак, на голове красовалась моя бейсболка, из ушей торчали мои жёлтые наушники-пуговки! Я просто обалдел! Если честно, в первую секунду, увидев личные вещи, подумал, что это я сам вывалился, справив нужду неизвестно в каком временном измерении, отчего у меня, кстати, чуть крыша не поехала, просто волосы встали дыбом. Потом смекнул, что это – вовсе не я, хоть и лица из-за длинного козырька фуззовской бейсболки было не разглядеть; у меня нет таких длинных неряшливых косм и клешеных вельветовых штанов ядовито-вишневого цвета.
С грехом пополам, чертыхаясь и кряхтя, парень встал на четвереньки и затряс патлатой башкой, точно эпилептик, видимо, пытаясь справиться с рвотными позывами. Я с опаской отпрянул назад, но было уже поздно – его вывернуло бурным потоком прямо на мои новые белоснежные кроссовки Converse, которыми я так дорожил. С отвращением обнаружил, что он заляпал и весь низ черных джинсов. Вот скотина! И где он так успел нализаться?! Утершись рукавом, он попробовал встать и протянул ко мне руку. Брезгливо морщась, я все же помог ему. Когда он встал во весь рост, то оказался почти на голову выше меня, возможно, из-за старомодных башмаков на платформе. Парень сощурился, пытаясь сфокусировать меня, и его лицо расплылось в пьяной улыбке.
– Чувак, – преувеличенно возликовал парень и полез обниматься, стараясь не дышать зловониями в мою сторону, – вот уж не думал, что встречу тебя здесь, – а потом виновато добавил заплетающимся языком: – Прости, чувачок, что блеванул на твои шузы!
Это был… Шульц! Правда, лет на тридцать моложе того, что погиб час назад на моих глазах.
Да, это был он. Живой. Целый и невредимый. Молодой. И крепко пьяный. Сказать, что я обрадовался, значит, ничего не сказать. Я обалдел! Вот такого поворота событий я никак не ожидал. Просто фантастика какая-то!
Открыв кран холодной воды в умывальнике, Шульц сунул лохматую башку под бурлящую струю, и так в полусогнутом положении простоял минуты две, точно лошадь на водопое, отфыркиваясь и отплевываясь во все стороны. Включать электрическую сушилку не удосужился, вероятнее всего, не знал, как эта штука работает. Я оторвал пару кусков от бумажного полотенца и дал ему утереться – с него текло, как из ведра. Водные процедуры пошли ему явно на пользу. Пока он вытирался, я, как мог, привел в порядок свои заблеванные джинсы и загаженные кроссовки, изведя чуть ли не весь рулон.
Мы уже собрались покинуть туалетную комнату, как в дверях, преграждая путь, встал смотритель. Намертво. При параде. Успев натянуть на тщедушное тело кургузый военный френч со споротыми погонами и ослепительно надраенными, отливающими золотом латунными пуговицами.
– Тебе че надо, старый хрыч? – пошатываясь из стороны в сторону, грозно спросил Шульц. – За все давно уплачено.
Старикан злобно завращал мутными слезящимися глазами и начал что-то блеять на тарабарском языке, нервно жестикулируя костлявыми ручонками, – он показывал в сторону варварски выломанной дверцы, видимо, требуя компенсации. Я обратил внимание, как мало у него зубов, да и те, что остались, казались гнилыми трухлявыми пеньками. И до чего же рожа у него мерзкая! Меня аж передернуло. Шульц перебросился с ним парой фраз на латышском, с досадой хмыкнул, потом достал из карманов клешей какие-то мятые разноцветные фантики, при виде которых работник сортира пришел в ярость.
– Чувак, – морщась, как от зубной боли, обратился ко мне Шульц, – у тебя найдется в долг немного валюты?
– Без проблем, – порывшись в карманах, я достал две пятидолларовые купюры. – Этого хватит?
– За глаза!
Этого в самом деле оказалось достаточно, старик, полностью удовлетворенный, благодушно отступил к стене, давая нам пройти. Выйдя из сортира, Шульц в сердцах враждебно прошипел, но так, чтобы старикашка не услышал:
– У-у-у, эсэсовский недобиток!
А ведь верно! Этот туалетный работник – самый натуральный фашистский прихвостень. На левом рукаве его куцего пиджачка я сразу приметил известный мне шеврон латышского легионера СС, наспех присобаченный к сукну размашистыми стежками – на живую нитку. Видно, в молодые годы старичок от души пострелял из «шмайсера», вовсю оторвавшись на Восточном фронте… Сколько наших положил, одному Богу, наверное, известно. Вот тебе и хранитель времени – с таким лучше не связываться, а то еще отправит не туда, куда надо, а потом выбирайся неведомо как.
Сообщив Шульцу о столике в ресторане, мы без промедления туда зашагали. Мой знакомый крайне нетвердо держался на ногах, и я на всякий случай подхватил его под руку – вдруг завалится. По пути он изумленно вертел головой по сторонам – думаю, привычный для него ресторанный интерьер кардинально изменился за каких-то там… всего несколько минут. Увидев китайский ресторанчик, зазывавший посетителей мигавшими лампочками, он спросил:
– Это что еще за порнография?
– Как видишь, ресторан с китайской кухней для любителей восточной экзотики. Короче, забегаловка китайская.
– Здесь же всю жизнь, сколько себя помню, всегда был «Шкаф»!
«Шкаф»! Опять я услышал это слово. Что оно означает? В правильном для данного момента нужном контексте. «Шкаф», черт его дери!.. Но спрашивать почему-то не стал – то ли побоялся, то ли не рискнул услышать туманный ответ моего прилично клюкнувшего товарища.
Мы сели за столик друг против друга, Шульц скинул бейсболку с рюкзаком, а вот из ушей желтые затычки вынимать не стал. Что же он там слушал? Что за глупый вопрос? Если у него вдобавок ко всем моим вещичкам еще и мой MP3-плеер в придачу имеется, то однозначно – ELP. Ничего другого у меня там не было. Сплошной ELP… На устах Шульца заиграла блаженная улыбка, и он в экстазе закатил глаза.
