Статистика показывает, что эта политика энергично проводилась. Между 1922 и 1925 годами СТО заявил о получении 420 000 заявлений от желающих иммигрировать, а одобрил лишь 11 000
[646]. Реальные зарплаты составляли только 30 % от довоенного уровня, условия же труда были ужасны. Некоторые рабочие из первых групп прибывших писали своим землякам об этих шокирующих условиях, и слухи быстро распространялись – через посольства, профсоюзы и другими путями. Советские власти тоже взяли за правило официально предупреждать рабочих об ожидающих их условиях, чтобы избежать неловких ситуаций в связи с их возвращением и дурной славы
[647]. В 1924 году из-за нехватки средств и по перечисленным выше причинам СТО даже отказался от предложения вновь поселить на советской территории 100 000 по большей части этнических русских беженцев из Литвы
[648].
Аграрная революция и крах городской экономики привлекли миллионы рабочих из городов обратно в деревенские общины. Той земли, которую можно было бы раздать иммигрировавшим фермерам, либо было мало, либо не было вообще. Более того, в перспективе власти желали перейти к коллективному сельскому хозяйству. А между тем, чтобы привлечь значительное количество иммигрантов в деревню, потребовалось бы признать их право на владение землей. Ввиду запланированной масштабной реструктуризации отношений собственности такой усложняющий ситуацию фактор, как наличие иностранного населения в деревне, вряд ли мог считаться желательным. И все же – в первую очередь из пропагандистских соображений – власти выделили 220 000 десятин (240 000 гектаров) земли в Поволжье для предоставления сельскохозяйственным иммигрантам. Тем не менее раз за разом СТО налагал так много требований на потенциальных иммигрантов и (чаще) на тех, кто хотел вернуться на родину, что заявители так никогда и не приезжали. Самым широко распространенным подходом было настаивать, чтобы потенциальные аграрные мигранты сами профинансировали свое возвращение и сделали материальные вложения, привезя с собой собственные инструменты и технику. К тому же СТО часто требовал, чтобы еще до переезда потенциальные мигранты сформировали свои собственные артели, так как предпочитал иметь дело с группами, а не с отдельными лицами или семьями. Это оказалось препятствием для многих людей, желавших вернуться, чтобы воссоединиться со своими семьями и общинами в Советском Союзе. Официальная политика СТО не поддерживала воссоединение семей
[649]. Но намного более важным ограничением являлась нехватка земли. На Украине это было такой проблемой, что, несмотря на признание политической значимости принятия украинских крестьян, оказавшихся в Польше и желавших иммигрировать, украинский Комиссариат земледелия запретил любые миграции в сельскую местность республики. В результате СТО попытался расселить украинцев по Волге и в Сибири. Однако Поволжье не могло быть решением всех проблем. В 1924 году, из-за неурожаев в этом регионе, несколько групп возвращавшихся на родину мигрантов, которые уже были в пути, оказались вынуждены повернуть назад. Нехватка земли считалась настолько важной, что СТО часто отказывал даже группам, желавшим присоединиться к своим семьям и общинам, как произошло, например, в 1926 году в случае 148 немцев, попытавшихся вернуться в Харьков; они решили отказаться от задуманного, после того как им предложили единственный доступный вариант – поселиться в Сибири
[650]. Таким образом, в целом сельскохозяйственной иммиграции практически не существовало. Комиссия СТО докладывала, что с 1922 по 1925 год одобрила ходатайства лишь двадцати двух групп (2300 человек) о поселении в сельской местности, преимущественно в населенных районах, в целях распространения технических знаний. Заселение непаханых земель было делом второстепенным и представляло мало интереса для потенциальных иммигрантов
[651].
На Дальнем Востоке проблему представляли протяженность и малонаселенность приграничных регионов, осложнявшие в начале 1920-х годов задачу отслеживания и контролирования передвижений через границу. Одним из следствий этого стала довольно значительная иммиграция корейских фермеров (многие из них приезжали из Маньчжурии) в приграничные районы Советского Союза. В 1926 году упомянутая выше попытка зарегистрировать иностранцев, находящихся на территории страны, выявила гораздо большее число корейцев, чем ожидали власти. В то же время чиновники стремились поддерживать тех жителей региона, занятых в сельском хозяйстве, которые имели славянское происхождение. Миграцию таких людей в регион продолжали поощрять, полагая, что славяне лучше корейцев или китайцев обеспечат неприкосновенность территории. (Это представление было основано в большей степени на предрассудках, чем на реальности, поскольку для корейцев главным врагом являлась Япония.) Кроме того, советские плановики предпочитали славянскую практику ведения сельского хозяйства корейскому выращиванию риса и подсечно-огневому земледелию. А поскольку земли, доступной для возделывания, здесь было сравнительно немного, власти также полагали, что им нужно остановить корейскую иммиграцию, чтобы обеспечить пригодной землей славянских поселенцев (которых, как ожидалось, станет больше) и чтобы увеличить недостаточно крупные наделы, которыми в то время располагали корейцы, имевшие советское гражданство. Поэтому власти начали проводить политику дальнейшего ограничения иммиграции корейцев и китайцев и их поселения в регионе. К тому же заселение приграничных регионов рассматривалось как вопрос безопасности, а эта территория – как своего рода магнит для дальнейшей незаконной иммиграции. Соответственно, создавались различные проекты, предполагавшие перенос поселений корейцев и раздачу им земли на севере и востоке, вдали от границ. Подобные планы с треском провалились, поскольку земли в этих областях были гораздо ниже качеством. Таким образом, на Дальнем Востоке недостаток пахотных земель сочетался со старорежимными целями: поселить в регионе побольше славян, чтобы обезопасить себя от демографического доминирования азиатского населения. Результатом такого подхода стала попытка закрыть границу для дальнейшей иммиграции и не дать натурализовавшимся иностранцам получить доступ к земле. Ситуация изменилась в период коллективизации, когда власти решили просто обращаться со всеми иностранцами как с советскими гражданами и на общих основаниях сделать их колхозниками. Приблизительно 50 000 выходцев из Азии во время коллективизации бежали с Дальнего Востока за рубеж. Затем государство продолжило укреплять институты пограничного контроля и в той мере, в какой это было возможно, остановило и иммиграцию, и эмиграцию. Кульминацией процесса стала массовая депортация всего корейского населения в Казахстан и Узбекистан в сентябре – октябре 1937 года.
