Бродяжка отступил.
– Ухожу-ухожу. Меня-то подержат для виду и отпустят, потому что греха на мне нет. А вот тебе я не завидую, совсем не завидую.
В коридоре загремело. Кто-то шел, проводя дубинкой по решеткам. Бродяжка сейчас же отпрыгнул к своим нарам. Стук оборвался, за решеткой двери возник силуэт полицейского.
– Гаррель, То Нда Хо? – прозвучал скучный голос.
Гаррель встал, подошел к решетке.
– Это я.
Клацнул замок, дверь приоткрылась.
– Выходи.
Полицейский провел Гарреля в комнату для допросов. Модельер ожидал увидеть следователя, вот только следователя там не было. Вместо него на табурете сидел, ссутулившись, Треклятый Жрец в черном балахоне. Полицейский подтолкнул Гарреля ко второму табурету и проворно выскочил в коридор. Гаррель тоже кинулся к выходу, но дверь захлопнулась перед его носом.
– Смеющийся бог больше не улыбается тебе, – проскрипел жрец. – Скорби – зло пришло в Сферы!
– Я знаю, – ответил Гаррель, с трудом заставляя себя повернуться к Треклятому лицом.
– Сядь! – приказал жрец, и Гаррель чуть было не сел сразу возле порога. Но спохватился и подошел к табурету, опустился на сиденье. Настороженно поглядел на арса в черном балахоне. Под капюшоном тлели, точно две лампады, глаза, и пахло от жреца какими-то благовониями, Гаррель не мог понять – какими именно, все-таки он вел светский образ жизни и храмы любых богов обходил стороной.
– То Нда Хо Гаррель, – произнес, словно выругался, жрец, – нанес увечья своему сожителю Харрелю-Но, в результате чего тот временно лишился трудоспособности. Это ведь уже второй случай, когда тебя доставляют в участок по обвинению в хулиганстве и членовредительстве?
– Это так, безрадостный, – ответил Гаррель.
– Что произошло в первый раз? – Взгляд жреца уперся модельеру в переносицу, словно сверло.
Гаррель передернул плечами. Дело это было давнее, он надеялся, что все успело забыться. Ан нет. Полицейские архивы Первого Ареала помнят всё.
– Я был студентом. Учился на модельера одежды и обуви. Денег не хватало, – выдавал порциями Гаррель; врожденный страх перед Треклятыми Жрецами, которые всегда унылы вопреки заветам Шу-Арреля, мешал вести мысль.
– Продолжай, – потребовал жрец.
– Я подрабатывал на стройке. Чернорабочим. Мы возводили небоскреб банковского центра. И народ в чернорабочие шел всякий. В основном с окраин и из сел.
Там были арсы, вроде его старших братьев. Студент-модельер упорно не вписывался в коллектив. С первых дней работы он стал объектом для подтрунивания и розыгрышей. Шутки шутками, клички кличками, Гаррель не был мальчишкой, и его подобная чепуха давно не тревожила. Но когда полупьяная компания попыталась отнять у него жалованье, он взялся за обрезок арматуры и выпустил пар. Двух он отправил на больничную койку, еще двое отделались синяками и ссадинами. В тот раз обошлось лишь профилактической беседой с инспектором полиции, и еще декан факультета по-отечески пожурил его, посоветовав держаться подальше от плохих компаний.
– Расскажи о своей семье, – потребовал жрец.
– О семье? – Лещинский почувствовал, что кровь ударила ему в роговые выросты на скулах, порождая зуд. – Все мои близкие погибли, безрадостный. Причем давно.
– Как это случилось? – Пламя в глазах жреца разгорелось ярче.
– Авария фуникулера… кабинка сорвалась с приемной террасы.
– И уцелел лишь ты?
– В тот день я готовился к выпускным экзаменам в муниципальной библиотеке, безрадостный. Я не мог быть с родными.
– Значит, у тебя никого не осталось? – с плохо замаскированным нетерпением осведомился жрец.
– Это так, безрадостный.
Жрец хмыкнул. Огонь его глаз померк. Гаррель не знал, что и подумать. Само вмешательство в его дело ордена Треклятых пугало сильнее, чем перспектива оказаться в Приветливом Доме по «неавторитетной» статье. И еще этот интерес к его прошлому. Нет, Гаррель не был в тот день в библиотеке. Он сутками пропадал на баррикадах, когда электрорадикалы сражались против полиции и, как они наивно надеялись, против преступной власти в лице старых консерваторов, вознамерившихся задушить цивилизацию Арсианы в угольном дыму. Гаррель в боях участия не принимал, он добывал для повстанцев еду, отливал пули, заботился о раненых, был проводником и связным. Сражения были жестокими, полиция стреляла на поражение, но бунтари успешно держали оборону, хотя, конечно, до дворца сената им продвинуться не позволили. В конце концов на улицы вышла кавалерия, и мятеж подавили. Многих электрорадикалов арестовали, но Гаррелю посчастливилось. Его имя не фигурировало в сводках, казалось, что Гарреля и вовсе не заметили в том кровавом водовороте. Он вернулся домой только затем, чтобы набить карманы отцовскими зелененькими билетами и бежать в провинцию. Позднее, когда волнения бы улеглись, Гаррель собирался перебраться во Второй Ареал, где дома были пониже и имелись целые кварталы, в которых жили поэты, художники, музыканты. Он вернулся и понял, что бежать уже не имеет смысла. А зелененькие билеты семьи позволили уйти на дно, не покидая столицу.
– Что скажешь об электрике? – сурово спросил жрец.
Гарреля бросило в пот. Ему подумалось, что Треклятый умеет читать мысли. Такое предположение могло оказаться правдой, учитывая, какие слухи ходили об этом ордене.
– Отвечай! – скривил рот жрец. – По-твоему, полезны ли электрика, радиосвязь и прочие новшества?
– Я не могу знать, – пролепетал Гаррель. – Я обыкновенный арс, и электрика – не моего ума дело. Пусть решает сенат и жреческий синклит. Да, как они решат – значит, так оно и есть.
Жрецу ответ явно не понравился. Он захмыкал, забарабанил пальцами по коленям. Гаррелю показалось, что Треклятый разочарован. Попробуй угадай верный ответ при таких условиях. Все равно, что играть в «шутку Шу-Арреля», когда в барабан револьвера заряжают лишь один патрон, и участники по очереди приставляют дуло к виску и спускают курок.
– Я беседовал с директрисой Ель-Сар, – неожиданно сообщил жрец. – Она написала о твоей якобы профнепригодности всем директорам модельных агентств. Даже если суд вынесет тебе мягкий приговор, то карьере все равно конец. А зелененьких билетов у тебя совсем нет. Ты окажешься на улице, и в скором времени, учитывая твою склонность к агрессии, снова попадешь в неприятности… – Жрец замолчал, пощелкал языком, выбрал еще более мерзкие интонации и договорил: – Но суд может вынести приговор по всей строгости…
Гаррель заерзал на табурете. Пока ни один из возможных вариантов развития событий не вел к счастливой развязке. Он внимал словам жреца, ощущая, как оба сердца замирают от волнения.
– Я могу поступить следующим образом. – Жрец чуть наклонился к Гаррелю и заговорил вкрадчиво, как обольститель: – В моей власти объявить твой проступок богохульством и забрать тебя сейчас же в обитель ордена.
