Тогда как в сознание советских масс было вложено непререкаемое: все не наше, в том числе и модная, красивая одежда относится к буржуазным атрибутам! Об этом с явным небрежением пишет вся советская пресса. В середине 20-х годов в «Комсомольской правде» напечатано письмо девушки, которая выказывала солидарность с мнением, что сапоги и грубая одежда более всего к лицу «ленинке». Она так и одевалась, в соответствии с идейной безвкусицей. Но комсомолку мучил вопрос, с которым девушка обратилась в редакцию: как ей уберечься от упреков со стороны ребят в отсутствии женственности и привлекательности?
Но советский комсомолец и сам выглядел малопривлекательным. Взросшие поколения малокультурных, малообразованных комсомольцев ни о какой моде, а тем паче культуре думать не могли. Их главное предназначение: постигать одну-единственную настоящую «науку» – науку Маркса-Ленина-Сталина (с середины 50-х годов: Маркса-Энгельса-Ленина). Все остальное, как говорили ему его идейные красные божки, есть орудие реакции, поповские бредни и зловещие происки империализма.
Для молодого человека современный «научный социализм» представлял собой самое законченное выражение всей суммы мировой философии. «Научный социализм», твердо стоящий на позициях материализма. Однако, хотя советская философия и считалась материалистической, образ человека, которым она оперировала и к сознанию которого взывала, был нематериальным и словно бы бестелесным.
После стихших в середине 1920-х годов открытых дискуссий о новой одежде, вопрос о «массовой моде победившего пролетариата» перестал представлять первостепенный общественный интерес. Круг потребителей модной продукции оставался весьма ограниченным, сначала – партийная элита и нэпманы, а вскоре и вовсе только партэлита. Работа модельеров могла быть востребована еще разве что советским театром и кинематографом да заслуженными, прикормленными властью примами советского искусства.
Коротким временем проявления женственности, всплеском перед убиением моды в СССР были так называемые годы нэпа. Когда на моду большое влияние оказало авангардное искусство: от футуризма и кубизма до абстракционизма, – что проявилось в популярности геометрического орнамента. И хотя ткани с «супрематическими узорами», изготовленные по эскизам востребованных новой властью художников типа Казимира Малевича, Марка Шагала и других марателей подобного местечкового уровня, казались смешными и примитивными, однако все лучше, чем ничего. Все сообразно уровню новых властителей. Однако вскоре и эти новаторства с фигурами и расцветками показались слишком уж вызывающими, рождающими необоснованные надежды на свободу мысли. Краткосрочная мода на ткани с беспредметными рисунками закончилась; абстрактный декор на стенах и орнамент на посуде с неизменными серпастыми-молоткастыми символами продержался еще какое-то время.
К слову, именно в то время, когда в СССР появилась мода на грубую большевистскую абстракцию, напоминающую мазки шизофреника и ученика ВХУТЕМАСа, ведущие парижские дома моды заказывали у русской эмигрантки графини Орловой-Давыдовой ткани для своих изысканных коллекций, а парижский модный журнал за 1925 год писал: «Оригинальность их рисунков, вдохновленных старинными орнаментами русских, коптов, египтян, персов, китайцев, а также стойкость и яркость красителей позволили им достичь блистательного успеха у французских и иностранных клиентов».
Что касается собственно женской моды, то в 20—30-е годы в СССР появился новый тип платья-рубашки прямого силуэта с низкой линией талии на бедрах. Подобный силуэт скрадывал все нюансы: приятные округлости, вес, возраст. Женщины носили короткие стрижки, брюки, гимнастерки, почти все курили. Однако большинство модниц не пожелали рядиться в матросские бушлаты, буденовки и рабочие спецовки. Еще можно было чувствовать западное влияние. Пока советская власть не покончила с нэпом и не отгородила страну железным занавесом, введя полную информационную блокаду.
Последним вызовом советского общества стала любовь к меху; а единственным зверем, достойным оказаться на плечах советской товарища-женщины стала кошка, недавно массово приобретшая статус дворовой, а, значит, пролетарской зверюги. Использующие мех кошки «для придачи ей пышности» подшивали ватные валики, находя в том рабоче-крестьянское изящество, иронично и трогательно описанное Булгаковым, Аверченко, Ильфом и Петровым и другими.
Избегая появления любых искушений, заботу о внешнем облике основной массы советских людей полностью взяло на себя государство. Для того чтобы обеспечить себе абсолютный контроль над личностью, режим стремился деиндивидуализировать ее, выхолостить ее эмоциональный мир, уничтожить ее самостоятельность, в том числе и с помощью одежды.
То, во что советские швейные фабрики одели всю страну, живущую идеей построения светлого коммунистического завтра, является своего рода образчиком геноцида населения.
Советские модельеры пытались установить новые формы одежды для мужчин и для женщин, ориентируясь только на ее функциональность. Главным направлением в советском дизайне 1920-х годов стала разработка функциональной рабочей одежды. Всю одежду конструктивисты поделили на две группы: прозодежду, т. е. одежду для работы, различающуюся в зависимости от вида работы, и спецодежду, предназначенную для работы в особых условиях. Убогий гений советского дизайнерского мышления проявился в классической модели под названием фуфайка. Народ, в немыслимых масштабах ссылаемый в трудовые концлагеря нуждался в соответствующей рабочей одежде, а, как правильно просчитали советские «инженеры душ», стриженый налысо человек в фуфайке автоматически превращается в раба: и внешне и внутренне. За короткое время зековская фуфайка стала повседневной одеждой рабочих и колхозников – граждан главной страны советского лагеря.
То, что в течение десятилетий производилось государственными швейными фабриками, занимавшимися массовым или серийным выпуском одежды, которая затем продавалась в магазинах, свидетельствовало о постоянном дефиците не только модной, но и просто приличной одежды.
В советском обществе была распространена точка зрения о дисциплинирующей и воспитательной роли «правильной» одежды, в особенности той, что предназначалась для школьников и подростков. С 1960-х годов в СССР была введена обязательная и единая для всех школьная форма; особая форма для пионеров, комсомольцев, даже была шита форма с отличительными особенностями для главных пионерских лагерей страны – «Артека» и «Орленка». 1970-е годы принесли шокирующее открытие: молодежь больше не хочет быть обезличенной, рядиться в «совковую» одежду, а, значит, все наработки партии и правительства в однообразной социализации масс оказались ошибочными. Что в конечном итоге показало: навязанная идеология есть зло против человека и человечности.
История 10. Сиятельная Любовь в дневниках для Вечности
Отныне, теперь, наконец-то,
Всегда и в любую погоду,
Вот здесь, а затем повсеместно
Мы все будем жить по-другому:
Без гнева и печали,
На благо всей Земли,
Как мы давно мечтали,
Но так и не смогли!
Синема! Синема! Синема!
От него мы без ума!
Юлий Ким, песня из к/ф «Человек с бульвара Капуцинов»
Главным из всех искусств является кино, – провозгласил Ленин и оказался прав. Кино оказалось идеальным средством промывания мозгов; киношным героям хотелось верить и на них походить, а сцены с экранов – переносить в обыденную жизнь.
