В силу того, что кто имеет и распределяет продовольствие, тот и властвует, хлебная монополия с последующим изъятием продовольствия у крестьянства (так называемая продразверстка) стала главным средством удержания власти.
Но кто станет добровольно отдавать плоды своего нелегкого труда, – весь хлеб практически до последнего зернышка на нужды неведомо кого и во имя непонятно чего?! Так участь крестьянина, который не желает отдать продовольствие, была решена. В большевистской стране с врагами не церемонятся: хозяйствующий крестьянин, объявленный эксплуататором и кулаком, зачисляется в класс буржуазии и подлежит уничтожению.
Бред сумасшедшего гения Ульянова-Ленина был услышан; его преступные подельники усмотрели выгоду в этом чудовищном призыве, помогающем им удержаться. Гарантией закрепления во власти большевиков могло служить лишь уничтожение исконно русского народа, а также других народов, населяющих территорию бывшей Российской империи, их быта, уклада жизни, моральных приоритетов, расхищение и присвоение их ценностей и богатств.
«Кулак – бешеный враг советской власти!» – с таким политическим ярлыком долго не протянешь; и вот уже миллионы разоряемых крестьянских семей с женщинами и детьми отправляют в самые гиблые места, на необжитый Север, в тундру и тайгу, где сказочно богатые места, которые кто-то должен осваивать, разрабатывать, должен научиться добывать все богатства, «эксплуатировать недра», – ВСЕ на укрепление и обогащение новой власти новосозданной кровавой страны Советов.
«По моим подсчетам (вероятно, неполным), – поделился известный историк Дмитрий Волкогонов, – под раскулачивание попали 8,5–9 миллионов русских мужиков, их жен, детей, стариков. Около четверти погибли в первые месяцы после раскулачивания, еще четверть – на протяжении года». Это ли не холокост русского народа?! Но судьбы миллионов крестьян-спецпоселенцев, «раскулаченных» Советами, канули в небытие… И нет больше силы, чтобы указать миру на эти чудовищные преступления против личности, против нации… Русские – с приходом большевиков – утеряли внутренний стержень, на котором зиждется разумение о национальной принадлежности и самоидентификации.
С 1920-х годов, когда в общество был вброшен лозунг ликвидации кулачества как класса, были разорены и сосланы миллионы крестьянских семей. А вместе с ними и некий мифический придаток, также состоящий из миллионов душ мужчин, женщин и детей – прозванный подкулачники. Русское крестьянство с верхушкой и средним слоем кануло в бездну; остались те, кому удалось, меняя место за местом, прячась от большевиков, красных комиссаров и их соглядатаев, после множества испытаний приспособиться к обстоятельствам; попав в разряд бедноты, отрекаясь от всего «старорежимного», люди прикидывались неграмотными, сторонниками политических новшеств, буквально во всем согласными с новыми властями. Кстати, существовала еще и такая категория, как «полупомещики», упомянутая в Постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «О выселении раскулачиваемых» (вышло с грифом «Совершенно секретно» 30 января 1930 года).
Большевистская верхушка обладала несомненным талантом выдумывать врагов внутри государства и вовне, давать им характеристики, исполненные лютой классовой ненавистью и даже показывать их визуально на многочисленных плакатах! Распространяя клевету на поставленных в ряд врагов представителей отечественного крестьянства, большевики вместе с тем предлагали остальному сельскому населению воплотить в жизнь программу под громким слоганом: «Земля – крестьянам!» (собирая затем эту «розданную» властями землю в единые хозяйства – колхозы и совхозы).
Тем, кто был раскулачен и выслан, также доставалась… новая земля; всех, кто выжил после переселения в сибирскую глушь, партия использовала хуже рабов. Люди попадали в необжитые районы, где были вынуждены заниматься строительством, вырубать лес под будущие поселки, настилать гати, строить дороги, возводить комендатуру и сельсовет для начальства. Тогда как сами – с семьями и детьми – словно звери, сооружали землянки под жилье. Но, даже не успев обустроиться, едва прибыв на место, спецпоселенцы получали задание на раскорчевку земли под пашню; им выдавался обязательный план на посев и сдачу зерна государству. Так, в Нарымском крае в 1931 г. было раскорчевано под сельскохозяйственные цели 6 тыс. га; на 1932 г. предлагалось раскорчевать 55,4 тыс. га. Из постановления СНК от 20 апреля 1933 года: «Вменить в обязанность ОГПУ посеять в местах расселения нового контингента осенью 1933 г. и весной 1934 г. разных полевых и огородных культур 420 тыс. га, из них в Западной Сибири – 180 тыс. га, в том числе озимой ржи осенью 1933 г. в Западной Сибири 47 500 га». И это-то на еще необжитых землях, имея лишь примитивные орудия труда… да, велика большевистская мысль, славны дела коммунистической партии… Спецпоселенцы обживали не только Сибирь и крайний Восток России, но и бескрайние степные районы Средней Азии.
Одним из наказаний членов семьи репрессированных было лишение их избирательных прав (прописано в том же Постановлении Политбюро ЦК ВКП(б) «О выселении раскулачиваемых» от 30 января 1930 г.) Таких людей называли лишенцами. Лишенцы не могли поступить в вузы, им предназначалась одна дорога – получать рабочую специальность (в лучшем случае). Но не только этим ограничивалось пренебрежение к «недостойным» быть зачисленными в славные ряды строителей коммунизма. Любопытно письмо комсомольца Мельчукова, обращающегося к товарищу Сталину за дозволением… жениться на девушке, как бы случайно причисленной к лишенцам. Подобных писем к высшему советскому и партийному руководству в Государственном архиве Российской Федерации имеется множество. Прочтем его, чтобы прочувствовать зловещее дыхание времени.
«Тов. Сталин!
Я член ячейки ВЛКСМ № 1 ст. Бурное, Джувалинского района, Виктор Николаевич Мельчуков. Писал Вам спешное письмо с приложением своей автобиографии 18-го апреля и второе тов. Молотову 12.IV.31 г., но ответов не получил. Письмо мое было следующего содержания: «Я хотел жениться на одной девушке (дочери раскулаченного), выселенного из пределов Нижне-Волжского края в наш Джувалинский район. По прибытии ссыльных я познакомился с Власовой, на которой я и хочу жениться. Гуляя с ней, я узнал, что Власова не лишенка и что она жила не с родителями, а работала в пром. колхозе на Трикотажной фабрике, на что имеет расчетные книжки, как документы. Узнав все это, я поставил в известность партийную и комсомольскую ячейки, которые не имели претензий, и дали мне разрешение. Я с этим разрешением обратился к коменданту эшелона выселенцев тов. Борищеву, который был вдребезги пьян и он ответил мне следующее: «Тебя что сейчас посадить или же после». Но я на этом не остановился и стал просить свое, тогда комендант сказал: «Зайди ко мне в 8 часов вечера, я с тобой поговорю». Дождавшись 8 часов вечера, я пошел к этой пьяной роже, еще не совсем проспавшейся, то он был уже не один, а с уполномоченным ГПУ тов. Гасановым, которые сказали: «Позови ту гражданку, на которой хочешь жениться, а мы посмотрим списки и поговорим с тобой». Позвав ее, мы вошли к коменданту. Комендант посмотрел списки и сказал, что: «Власову отпустить не могу, так как она является выселенкой, кулачкой нашего лагеря». Если у вас есть справки, что Власова не лишенка, тогда я могу ее отпустить. Но, к сожалению, у Власовой не было этих справок. Мы с Власовой запросили сельсовет и колхоз, откуда она была выслана. Нам прислали справки, которые я к этому письму прикладываю. С этими справками я снова обратился к начальнику лагеря тов. Малинову и коменданту Борищеву, но они мотивировали следующим: мы отпустить самостоятельно не можем, так как находимся в распоряжении ответственного уполномоченного ОГПУ тов. Ломакина, но и не возражаем, судя по документам. Съезди в район к Ломакину, возьми от него разрешение, тогда мы отпустим Власову. Написали мне отношение в аппарат тов. Ломакину и я ездил, но там Ломакина не захватил, а был у его заместителя. Заместитель, прочитав отношение, сказал, что пускай Власова пишет заявление начальнику лагеря с приложением документов. Начальник передаст нам, а мы отправим в гор. Чимкент в сектор ГПУ на разбирательство, а тогда можешь жениться.
