Валентина Истомина сама обмыла тело вождя и приготовила его к погребению. Никто из пришедших к власти новых людей не посмел ее тронуть, Истоминой была выделена персональная пенсия, и остаток жизни она прожила, воспитывая сына погибшего на войне брата. Контактов с журналистами избегала и ничего никому не рассказывала.
Любимым историческим персонажем Сталина был Иван Грозный – то есть тот русский царь, с которого начинается эта книга. Возможно, Сталин даже сам себя в какой-то степени отождествлял с этим героем и поэтому внимательно следил за ходом экранизации русской истории – съемками фильма «Иван Грозный» Сергея Эйзенштейна. Первая часть привела «вождя народов» в восторг, вторая вызвала резкую критику и была отправлена «на полку», съемки третьей – запрещены. Режиссера обвинили в том, что в фильме слишком много внимания уделяется религиозным обрядам, а это «дает налет мистики», что опричники в черных клобуках выглядят словно ку-клукс-клановцы, а в сцене пляски похожи на каннибалов и напоминают каких-то финикийцев и каких-то вавилонцев. Ну а что касается самого Ивана, то по мнению Генералиссимуса, он выглядел нерешительным, нервным и слишком часто задирал голову, демонстрируя острую длинную бороду. Эйзенштейн в ответ пообещал бороду царю укоротить.
Сталин писал о фильме «Иван Грозный» в частности и об истории вообще: «Иван Грозный был очень жестоким. Показывать, что он был жестоким, можно, но нужно показать, почему необходимо быть жестоким.
Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он не дорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть еще решительнее».
«Иван Грозный был более национальным царем, более предусмотрительным, он не впускал иностранное влияние в Россию, а вот Петр – открыл ворота в Европу и напустил слишком много иностранцев».
«Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния. В показе Ивана Грозного в таком направлении были допущены отклонения и неправильности. Петр I – тоже великий государь, но он слишком либерально относился к иностранцам, слишком раскрыл ворота и допустил иностранное влияние в страну, допустив онемечивание России. Еще больше допустила его Екатерина. И дальше. Разве двор Александра I был русским двором? Разве двор Николая I был русским двором? Нет. Это были немецкие дворы».
Вместо заключения
Антиквары установили срок в сто лет для книг и мелких предметов, для мебели – пятьдесят лет. Пережившие этот период предметы считаются старинными: они уже прошли проверку временем.
А каков же срок для слухов и сплетен?
Очень трудно определить грань, где кончается история и начинается современность. За ней анекдоты теряют свое изящество, ну а досужие россказни могут послужить поводом для судебного иска. То, что касательно века восемнадцатого, будет считаться художественным вымыслом, применительно к двадцатому может быть сочтено клеветой.
К тому же сейчас еще живы люди, которые с удовольствием расскажут анекдоты и о Никите Сергеевиче Хрущеве, и о «неустанном борце за мир» Леониде Ильиче Брежневе, просмакуют перипетии их личной жизни, вспомнят элегантные костюмы Екатерины Третьей – Фурцевой и страстную любовь к опере Галины Брежневой. Живой рассказ будет куда интереснее наукообразного исторического повествования. Поэтому очень важно вовремя поставить точку. Пусть в этой книге точкой станет 1953 год.
