Даже реализация новых дополнительных указаний советской делегации необязательно гарантирует позитивный итог нынешнего последнего раунда встречи. Как представляется, в этой связи уже сейчас в указаниях необходимо предусмотреть линию поведения делегации СССР на данный случай. Имея в виду предстоящую встречу в Вене, где будет подводиться итог Стокгольмской конференции, нельзя исключать возможности завершения работы над оставшимися проблемами именно в ходе Венской встречи. Такое понимание позволило бы отойти от линии на достижение успеха в Стокгольме при любых обстоятельствах и показать США, что ужесточение их подхода к ряду узловых вопросов не обязательно даст им переговорные дивиденды.
ЖЕРТВА ШПИОНСКИХ СТРАСТЕЙ
И тут, надо признать, Шеварднадзе первый раз проиграл. Еще в Москве, когда мы пытались пробить в Генштабе новые директивы, Воронцов заметил:
— Очень не вовремя ты затеял всю эту историю. Тут с американцами такие шпионские страсти разыгрываются, а ты предлагаешь инспекции.
Откровенно говоря, я не придал тогда этому значение, хотя и слышал детективную историю «Захаров — Данилофф». Шпионские разоблачения давно стали повседневной частью советско— американских отношений, и на них по — серьезному внимания не обращали. Ну, пошумит пресса неделю и забудет. Но здесь все обернулось по — другому.
23 августа в нью— йоркском метро при передаче ему секретных документов был арестован советский сотрудник ООН Г.Ф. Захаров. Неделю спустя почти в аналогичной ситуации на набережной Москвы— реки арестован американский журналист Николас Данилофф. В общем, тривиальная ситуация — око за око, зуб за зуб. Одному передали в конверте чертежи реактивного двигателя, другому — данные о советских войсках в Афганистане. В обоих случаях «секретные документы» передавали подставные агенты ЦРУ и КГБ.
Но арест журналиста — дело нешуточное. В американской прессе начался скандал. Вмешался президент Рейган, который дважды, в том числе по линии «горячей связи», обращался к Горбачеву с личными заверениями, что Данилофф никакого отношения к американским спецслужбам не имеет.
Однако шефу КГБ Чебрикову удалось убедить тогда Горбачева, что американский журналист занимался шпионской деятельностью. Он публично заявил, что Данилофф — шпион, которого поймали на месте преступления. Это только подлило масла в огонь — Рейган и Шульц назвали арест Данилоффа «отвратительной провокацией». В Америке влиятельные политические силы публично требовали в знак протеста отменить встречу Шульца с Шеварднадзе, которая должна была состояться во время открывающейся сессии Генеральной Ассамблеи ООН
[174].
Вот в такой нервозной обстановке шло обсуждение директив. Горбачева в Москве не было — он отдыхал на юге — и Шеварднадзе остался без поддержки. Неудивительно, что первой жертвой вспышки шпионских страстей пал компромисс по самолету нейтральной страны. 13 сентября мы получили первое предупреждение от Воронцова:
Поставленные Вами в Москве вопросы решаются положительно, за исключением вопроса о самолете нейтральной страны. По этому вопросу будет сделано специальное обращение к руководству ФРГ и Швейцарии, чтобы они сняли свое надуманное и внесенное в последний момент предложение, которое блокирует сейчас достижение полного соглашения. В ином случае вся ответственность за срыв соглашения ляжет на правительства этих стран. Исходите из этого уже сейчас в ваших контактах с делегациями западных и нейтральных стран, а если нужно, и на заседаниях Конференции, занимая по вопросу об использовании самолета нейтральной страны жесткую, бескомпромиссную позицию.
Страсти в Москве накалялись все больше и больше. Сражения между ведомствами продолжались даже в субботу и воскресенье, и их отзвуки весьма ощутимо доносились до Стокгольма.
В воскресенье, 14 сентября, польский посол Владзимиж Канарски пригласил меня на ланч в старинный ресторан «Конюшня» на выезде из Стокгольма. Стоял погожий осенний день — ласково пригревало солнце, а рядом тихо плескалось озеро. Мы были с женами и детьми и потому говорили о всякой чепухе. Вдруг между столиками, где беззаботно ели и смеялись шведы, появилась строгая, как статуя Коммадора, фигура генерала Татарникова. Твердым шагом он подошел к нам, извинился и попросил меня отойти с ним на минутку. Очевидно, произошло что— то серьезное...
Мы вышли из ресторана. Чуть в сторонке стояла черная «Вольво», и в ней его сотрудники из делегации. Мы с генералом сели на заднее сиденье, и один из них протянул мне черную папку. В ней была шифровка из Генштаба: нельзя соглашаться с формулой, внесенной в рабочей группе, где указывается, что «закрытые районы не будут использоваться для того, чтобы препятствовать инспектированию». И далее сурово, как приговор: «принятие этой формулы нанесет непоправимый ущерб безопасности Советского Союза и его Вооруженным Силам». Подпись: С.Ахромеев.
— Я просто хотел предупредить Вас, — сказал Татарников. Мало ли что...
Я поблагодарил его и вернулся в ресторан. Мы продолжали болтать и смеяться, но теперь одна мысль сверлила мозг: что делать дальше? Телеграмма Ахромеева перечеркивала уже почти согласованный блок вопросов, касающихся закрытых районов. А это потянет за собой всю цепочку других договоренностей, и не только по инспекциям.
Утром на следующий день от Воронцова пришло подтверждение, хотя и не в столь резкой форме. До получения дополнительных директив, — просил он, — воздержитесь давать согласие на эту формулу. Было ясно: в Москве подули иные ветры.
На делегации мы выработали такой план действий. На тормоза резко не нажимать. Телеграмма из Москвы — это серьезное предупреждение, но Политбюро пока решения по директивам не принимало. Поэтому будем продолжать прежнюю линию на согласование, обуславливая, что делается это на рабочем уровне и сугубо в предварительном порядке. А формулу по закрытым районам пока подвесим и подождем директив.
Убедить мидовцев в таком образе действий было несложно. Куда труднее было с представителями ведомств. Но оба генерала — надо отдать им должное — проявили большое мужество, когда согласились на этот план.
* * *
Шеварднадзе не удалось отстоять компромиссное предложение по самолету нейтральной страны. Два дня подряд — сначала на Большой Пятерке, а потом на Политбюро — он, по сути, один доказывал, что нельзя просто говорить «нет» — нужно искать взаимоприемлемое решение. Его не поддержали. Военные, КГБ, оборонщики, и даже Международный отдел ЦК был против. Наша уступчивость, говорили они, поощряет США к ужесточению своей линии. Сами беззастенчиво занимаются шпионажем, а от нас требуют сократить персонал советского Представительства при ООН. Нужны решительные ответные меры — выслать из Москвы половину американского посольства и никаких уступок на переговорах в Стокгольме.
Остальные участники этих дискуссий в основном отмалчивались. Поэтому директивы, утвержденные Политбюро 17 сентября, были жесткими.
