Здесь монголы должны были себя чувствовать как дома. После неуютных для них древних культурных земель Ирана и Китая они нашли тут немереные просторы далекой отчизны, бескрайние долины, то выжигаемые солнцем, то пронизываемые холодными ветрами и представляющие собой прекрасное пастбище для их утомленных походами лошадей. Однако по выходе из кавказских ущелий, на пороге вольной степи, монголов внезапно атаковали объединенные силы горцев: лезгинов, черкесов, аланов, древнего народа ирано-скифской расы, исповедовавшего христианство и жившего на берегах Терека и Кумы, а также кипчаков, тюрок, оставшихся «язычниками», то есть немусульманами, кочевавших по южнорусской степи вплоть до Волги. Коалиция представляла собой силу внушительную, но сообразительные баатуры сумели ее развалить, уговорив кипчаков, таких же, как они сами, тюрко-монголов, ведущих скитальческую жизнь. «Зачем, — сказали они им, — вам объединяться с вашими естественными врагами, христианами и мусульманами, против нас, ваших братьев, уроженцев Верхней Азии?» Чтобы добиться от кипчаков нейтралитета, к этническому аргументу Джебэ и Субутай присовокупили довод еще более весомый: они уступили им часть военной добычи.
Оставленные на самих себя аланы и горцы потерпели поражение. Но, как и следовало ожидать, монголы тут же обратили свое оружие и против кипчаков. Разбив «родственников» в пух и прах, они отобрали у них все, в том числе и свои подарки.
Русская земля, в ту пору поделенная на множество княжеств, далее Киева и Харькова, во всяком случае, за Канев не простиралась. Русские князья, которых соседство неисправимых грабителей, каковыми являлись кипчаки, не радовало, в их ссору с монголами до поры не ввязывались. Но самый могущественный из русичей, князь Владимир Суздальский и Владимирский, был женат на дочери кипчакского царя. Благодаря этой семейной связи кипчаки все-таки добились вмешательства в свой конфликт с монголами трех русских князей-соседей, правителей Киева, Чернигова и Галича. Когда русские сошлись на Днепре, Джебэ и Субутай направили к ним десять послов с предложением мира. «Русские, — говорили они, — должны воспользоваться этой благоприятной возможностью, чтобы отомстить кипчакам за давние грабежи. Русским надо объединиться с монголами, а затем поровну поделить добычу. Даже с точки зрения религиозной они должны предпочитать союз с почитающими единого Бога монголами союзу с кипчаками, идолопоклонниками».
Приводя этот последний аргумент, монголы имели в виду, наверно, веру в Тенгри, но не несторианство. Как бы там ни было, вместо того чтобы прислушаться к словам Чингисовых людей, русские парламентеров умертвили. Увы, точно так же четырьмя годами ранее хорезмшах навлек беду на свое государство.
Русская армия силою до восьмидесяти тысяч ратников спустилась вниз по днепровской долине и там, возле Хортицы, вошла в соприкосновение с монголами. Поначалу тактическое преимущество было у русских. Как обычно, симулируя отступление, монголы старались измотать врага и заманить его в западню. Так они отходили девять дней. Дойдя до Калки, небольшой калмыцкой речки, впадающей в Азовское море через реку Кальмиус в окрестностях Мариуполя, Джебэ с Субутаем вдруг остановились и заняли боевые позиции. Русские не только не были готовы к такой перемене в поведении противника, но и оказались неспособными к согласованным действиям. Князь Галицкий, черниговцы и вслед за ними кипчаки устремились на врага, не дав киевлянам времени присоединиться к начавшемуся наступлению. Джебэ и Субутай, похоже, загодя выбрав это место для битвы, русских опрокинули, а князь Галицкий просто сбежал с поля брани (31 мая 1222 г.). Князь Мстислав Романович Киевский, войско которого уцелело, заперся в укрепленном лагере и после трех дней успешной обороны предложил монголам хороший выкуп за возможность уйти. Те условия русских приняли, но убийство послов забыто не было; и когда Мстислав оказался у них в руках, его умертвили, а вместе с ним и всех киевлян. Уместно уточнить, что князь задохнулся под тяжестью наложенных на него досок и ковров. Этой казни русские летописцы простить врагам не могли, но следовало бы знать, что подобная расправа у монголов считалась почетной, ее удостаивались исключительно лица высокородные, дабы не проливать их крови.
Одержав столь громкую победу, Чингисиды, казалось, должны были попытаться отогнать русских к Киеву и Чернигову. Но они этого делать не стали, удовлетворившись преподанным уроком: они успокоили свое сердце тем, что разорили несколько городов на кумано-русской границе. Один монгольский отряд проник в Крым, к тому времени сильно разбогатевший на торговле с Генуей и Венецией. Главным портом полуострова была Сольдая, нынешний Судак, куда генуэзцы приплывали за северными мехами, белкой и черно-бурой лисой, а также за рабами, которых перепродавали в Египте. Монголы этот торговый центр уничтожили, и это был их единственный «недружелюбный» поступок по отношению к латинскому миру.
В конце 1222 года Джебэ и Субутай напали на прикамских болгар. Этот народ тюркской расы и мусульманского вероисповедания жил в лесах, окружавших нынешнюю Казань, недалеко от того места, где Кама впадает в верхнюю Волгу. Он торговал с Персией и Хорезмом дарами северной природы: мехами, воском и медом. Болгары встретили монголов с оружием в руках; но были завлечены в засаду, окружены и во множестве уничтожены.
После этого Темучжиновы ратоводцы стали подумывать о возвращении в Азию. Они пересекли Волгу (в ее нижнем течении), Урал, склонили к покорности кочевавших восточнее этой реки (в районе нынешнего Уральска и современного Актюбинска) тюрок-канглы, а затем, миновав Эмиль и Тарбагатай, возвратились в Монголию.
Чингисхан мог быть доволен. В ходе этого разведывательного рейда Джебэ с Субутаем покрыли расстояние, равное восьми тысячам километров, и, одержав ряд побед над персами, кавказцами, тюрками и русскими, доставили ему ценные сведения о пройденных странах. Субутай воспользуется этими знаниями через два десятка лет, когда Чингисовы сыновья поручат ему завоевание Европы.
Годы покоя
Осенью 1225 года Чингисхан возвратился из Туркестана в Монголию, на берега Туулы, в район нынешней Урги. Наступили годы отдыха Великого Завоевателя. Его власть простиралась от Самарканда до Пекина. На беспокойных границах обширной империи ратоборствовали его верные воеводы, подавляя любые попытки сопротивления. Ему, встретившему так много жизненных трудностей попервоначалу, за судьбу своего творения теперь можно было не беспокоиться. Не будучи стариком — в тот период ему было 58 лет, — он вполне мог рассчитывать на относительный покой. Именно таким, занятым мыслями об отдыхе, представляет нам Есугаева сына четыре века спустя его далекий потомок, монгольский историограф Саган Сэцэн, который изобразил этого железного человека стоящим на краю вешнего поля, грустным и задумчивым, охваченным неизъяснимой тоской: «Вот прекрасное место для собраний спокойного народа, прекрасное пастбище для оленей и серн, отменное место для отдыха старого человека».
Но в действительности отдых Покорителя Вселенной не носил характера буддийской пасторали. Как он отдыхал, мы знаем: прежде всего устраивая гигантские звериные облавы, подобные тем, в которых участвовал в 1223 году под Ташкентом, видя в них разновидность войны; его развлекали также всевозможные игры и, естественно, попойки.
