Маркуз-Буйрух оставил после себя двух сыновей: Хурчжахуза, то есть Кириакоса (еще одно христианское имя), и Гур-хана, из которых первый ему наследовал. Правление Хурчжахуза тоже было неспокойным: его свергли с престола татары, и спасся он лишь благодаря соседям, найманам.
[11]
Старший сын Хурчжахуза Тоорил (Ястреб) в нашей истории сыграет важную роль. Он будет «пресвитером Иоанном» из легенды Марко Поло, покровителем Чингисхана в начале его карьеры.
Надлежит признать, что этот представитель несторианства в Верхней Азии занял трон средствами далеко не христианскими. После смерти отца он убил двух своих братьев, Тай-Тамур-тайши и Буха-Тамура, как соперников в борьбе за власть. Еще один брат, по имени Эрке-Хара, которого ожидала та же участь, укрылся у найманов.
Появившиеся в нашем повествовании найманы жили, как подробнее будет рассказано далее, в Западной Монголии, западнее Хангая, то есть в районе озер Кобдо, в Монгольском Алтае, и поречий Черного Иртыша и Эмиля, в Тарбагатае.
[12] Их хан, Инанча-Билге-хан (Силач), чьей спины, как и крупа его коня, враги якобы не видали никогда, приютил изгнанных кераитских князей, в том числе брата Тоорила. Он же поддержал дядю последнего, Гур-хана, также восставшего против Тоорила и даже возглавившего мятеж. Гур-хан прогнал племянника с кераитского престола и принудил его бежать вместе с двумя сотнями верных людей на Селенгу, в ущелье Харауна. Там властвовали меркиты, лесное монгольское племя. Дабы завоевать их сердца, Тоорил предложил руку своей дочери Худжаур их царьку Тох-тоа-беки. Однако, как нам кажется, существенной поддержки от них так и не получил.
Расстроившись, он прибыл к Есугаю (здесь мы вновь встречаемся с героем данной главы) и спал умолять его о помощи.
— Помоги мне вырвать мой народ из рук моего дяди Гур-хана!
— Коль ты просишь меня такими словами, — ответил тот, — я возьму с собой двух тайчжиудских воинов, Хунана и Бахачжи, и втроем мы вернем тебе твой народ!
Есугай собрал войско, дал бой Гур-хану под Хурбан-телесутом, и тот бежал к тангутам, в нынешнюю китайскую провинцию Ганьсу.
Итак, решительное вмешательство Есугая храброго восстановило Тоорила на кераитском престоле. В Черном лесу, на Тууле, они присягнули друг другу в вечной дружбе.
— В память об оказанной мне тобой услуге, — заявил Тоорил, — моя вечная признательность распространится на твоих детей и на детей твоих детей. Клянусь горним Небом (деере Тенгри) и Землей!
Таковы слова, сделавшие Тоорила и Есугая братьями по клятве, побратимами; слова, которые впоследствии обеспечили сыну второго покровительство первого. И весь начальный период правления Чингисхана, вплоть до 1203 года, прошел под знаком «клятвы, принесенной в Черном лесу».
Как Есугай завоевал Оэлун
О союзе Есугая храброго с той, которой было суждено стать матерью Чингисхана, нам рассказал монгольский бард в весьма ярких подробностях. Никакой другой эпизод не представляет более откровенно свирепые нравы того времени.
Есугай охотился с соколом на Ононе, когда увидел проезжавшего стороной благородного монгола-меркита Эке-Чиледу.
[13] Тот только что женился на девушке из рода олхонут, являвшегося частью племени унгиратов, кочевавших неподалеку от впадения реки Халхи в озеро Буир, в Восточной Монголии. Девушку звали Оэлун. Это имя нам встретится еще не раз.
Итак, на беду молодоженам их заметил Есугай. Наделенный отменным зрением, тот сразу же увидел, что женщина была красоты незаурядной. Он поспешил домой и позвал на помощь своих братьев Некун-тайчжи и Даритая. Увидев приближавшуюся троицу, Чиледу испугался. Погоняя лошадь (рыже-чалой масти, как заботливо уточняет бард), он поскакал к соседнему холму. Братья не отставали. Когда Чиледу возвратился к повозке с Оэлун, та, как женщина, мыслившая трезво, ему заявила:
— Ты обратил внимание на то, как выглядят эти трое? Их вид вызывает опасение. По их лицам видно, что дело идет о твоей жизни. Но ведь был бы ты жив-здоров, и девушки в каждом возке найдутся. Был бы ты жив-здоров, а жены в каждой кибитке найдутся. Придется, видно, тебе тем же именем Оэлун назвать девушку с другим именем. Спасайся! Поцелуй меня и уезжай!
С этими словами она сняла свою рубашку, и, когда он, не слезая с коня, потянулся и принял ее, из-за мыса подлетели те трое. Пришпорив своего Хуржун-хуба, Чиледу помчался, убегая от преследователей, вверх по Онону.
Трое бросились за ним, но, прогнав его за семь увалов, вернулись. Есугай-баатур повел лошадь Оэлун за поводья, старший его брат, Некун-тайчжи, поехал впереди, а младший, Даритай-отчигин, поехал вплотную рядом с ней. Едут они так, а Оэлун приговаривает:
— Батюшка мой, Чиледу! Кудрей твоих встречный ветер никогда не развевал. В пустынной земле никогда ты не голодал. Каково-то тебе теперь?
И, роняя обе косы свои то на спину, то на грудь, то вперед, то назад, она причитала:
— Каково-то теперь уезжаешь? — да так громко, что:
Онон-река взволновалась,
В перелесье ее речи отдавались.
Уже близко к дому стал унимать ее плач Даритай-отчигин:
Сколько ни голоси — он не бросится взглянуть на тебя.
Сколько ни ищи — его след простыл. Замолчи уж!
Так унимал он ее. Тут же Есугай и взял Оэлун в дом свой. Вот так произошло умыкание Есугаем Оэлун-учжин. Этот знаменитый эпизод весьма поучителен. Он показывает, что экзогамия, бытовавшая у монголов, принуждала их в поисках женщин прибегать к умыканию, что обрекало племена на вечную вражду.
Как мы еще расскажем, меркиты и верхнеононские монголы крали друг у друга женщин постоянно, и это привело к неистребимой взаимной ненависти, передававшейся из поколения в поколение и — в перспективе — к истреблению одного из двух этих племенных союзов.
Кроме того, это является еще одной иллюстрацией безвластия, вызванного падением первого монгольского царства; безвластия, вышедшего за пределы политики и серьезно нарушившего все общественные отношения в стране; зато, когда в Монголии Чингисхан установил свой порядок, законы экзогамии, побуждавшие монголов искать себе жен вне родного племени, уже исполнялись мирно, путем переговоров, без насилия и воровства.
