Мы вновь встретились с конструктором, когда шли съемки фильма «XX век. Супервойна». Кому же другому, как не Чертоку, комментировать те события, которые определяли победы и поражения в «холодной войне»?!
Я спросил его:
– Не кажется ли вам, что в «холодной войне» полководцами стали Главные конструкторы?
– Пожалуй, в определенной степени такое сравнение правомочно – ведь каждый Главный конструктор осуществлял прорыв на своем участке науки и техники. За Главным конструктором, или, как часто говорили «Генеральным», шла «армия» ученых, инженеров, специалистов… Вот труднее обстояло дело с Верховным главнокомандующим и Генеральным штабом. Либо есть сам полководец, как, к примеру, Наполеон, и ему не нужны никакие генеральные штабы, либо, как в Великой Отечественной войне, нужен единый центр, который разрабатывает стратегию наступления или обороны, а командующие армиями – полководцы и маршалы – уже ее осуществляют. Но наши Главные конструкторы, на мой взгляд, обладали значительно большей свободой, чем маршалы минувшей войны. Каждый из них имел право выбирать свой путь прорыва и не ждать, пока ему кто-то и где-то начнет предписывать. Он сам творил, и этим существенно отличался от военного полководца… И тем не менее такие параллели весьма условны.
– Можно ли в таком случае сравнивать Сергея Павловича Королева с Наполеоном?
– Нет, с этим я согласиться не могу.
– Но вы ведь создавали принципиально новое оружие, которое в корне изменило бы ход войны, если бы она, не дай бог, началась?!
– Нет, я не сказал бы, что в своей области Королев был «Наполеоном». Наполеон менял историю Франции, народов Европы…
– А разве вы с Королевым этого не делали?
– Мы предотвратили третью мировую войну, но это сделал не Сергей Павлович Королев, перед памятью которого я преклоняюсь, а очень многие. Не он один, а весь народ, который сознательно, а подчас и несознательно участвовал в той грандиозной работе, которая выпала на долю нашего поколения. Если употреблять вашу терминологию, то были и другие полководцы, которые стоят вровень с Королевым.
Мысли вслух
Термин «ракетно-ядерный щит» ассоциируется в сознании людей, далеких от ракетной и атомной технологии, со сплошной линией укреплений вдоль границ государств, начиненной ракетами с ядерными зарядами. Эти ракеты в представлении неосведомленного населения и обязаны защищать нас от вероятного нападения ракет и авиации США и НАТО. В этом есть доля истины: ракеты ПВО, предназначенные для поражения самолетов, и ракеты ПРО, предназначенные для борьбы с баллистическими ракетами, по праву могут называться «щитом». Они действительно предназначены для обороны, а не для нападения. Однако для такого ракетного щита вовсе необязательно использовать ядерные заряды. Для уничтожения самолетов и ракет «потенциального противника» изобретены достаточно эффективные средства поражения, в том числе некогда фантастическое «лучевое оружие».
Термин «ракетно-ядерный» следует отнести не к «щиту», а к «мечу». Если ракета снабжается ядерным боезарядом, она перестает быть простой ракетой. По военно-политической терминологии такая ракета попадает в категорию «наступательных стратегических вооружений».
– Как известно, наша ракетная техника рождалась в спорах и конкуренции нескольких Главных конструкторов…
– Раньше я тоже так считал. Но теперь мне кажется, что конкуренции как таковой не было. Просто взгляды на развитие ракетной техники у них были разные. И самый принципиальный – о применении того или иного вида топлива. Королев был сторонником применения для ракет-носителей жидкого кислорода и керосина, а Глушко с Янгелем стояли за высококипящие компоненты, которые были очень токсичны. Именно различие взглядов выдающихся конструкторов XX века и породило несколько направлений в развитии боевой ракетной техники.
Мысли вслух
К концу «холодной войны», в 1991 году, США и страны СНГ имели на различных носителях более 50 тысяч ядерных боеголовок. Если принять среднюю мощность одной боеголовки 0,5 мегатонны, то общий ядерный потенциал стратегических наступательных сил составлял 25 тысяч мегатонн. При одновременном использовании стратегического потенциала всех ядерных средств СССР, США и блок НАТО были способны взорвать в сумме не менее 20 тысяч мегатонн (считаем, что 5 тысяч использовать просто не успеют). Одна мегатонна – это 50 бомб типа сброшенной на Хиросиму и уничтожившей 100 000 человек. В совокупности обе супердержавы могли взорвать в эквивалентном исчислении 1 000 000 таких бомб. Значит, можно уничтожить миллион городов с общим населением 100 миллиардов человек. А людей всего на земном шаре круглым счетом 5 миллиардов. Двадцатикратный запас по уничтожению человечества накоплен сверхдержавами и их союзниками в ходе «холодной войны»! Даже если в этих расчетах я ошибся в десять раз, то все равно накопленных ядерных средств вдвое больше, чем требуется для полного уничтожения всего человечества.
– Не было ли обидно тому же Валентину Петровичу Глушко, что Королева, а не его называют «отцом первого спутника», «основоположником практической космонавтики»? Это как высадка на Луну. Армстронга все знают, а Олдрина – никто, хотя они опустились на Луну вместе. Однако Нил Армстронг сделал первый шаг, и это определило все…
– Я с вами не согласен, что никто не знает Олдрина. В Америке хорошо знают обоих и стараются их не разделять, понимая, что это несправедливо… Если вы спросите наших школьников, кто такой Армстронг, то они тоже не знают – назовут скорее музыканта, чем астронавта. Хорошо, если еще Гагарина вспомнят… А что касается конкуренции «за славу», то, конечно же, ничто человеческое нашим великим конструкторам не было чуждо. Я считаю, что их честолюбие было здоровое и полезное, потому что полное отсутствие честолюбия в таком большом деле было бы, на мой взгляд, ненормальным для нормальной человеческой натуры.
– Но все-таки «первым по честолюбию» все-таки считают Валентина Петровича Глушко?
– Сейчас я не стал бы делить и оценивать вклад наших конструкторов в развитие ракетной техники и космонавтику по величине честолюбия – не это главное. Очень важно, что они сделали. Ну а честолюбие – это второстепенное… Но все-таки, на мой взгляд, Глушко был более честолюбив, чем остальные. Это было заметно.
– Мне довелось встречаться с академиком Глушко. И у меня создалось впечатление, что, к примеру, побыть с ним в баньке, просто так выпить по рюмке, другой…
– Насчет выпивать, я с вами согласен. За те годы, что я знал Глушко, я видел, как он выпил стакан спирта. Причем не запивал водой, что нас совершенно потрясло. Это было единственный раз! В нашей жизни бывали праздники, когда просто не выпить было невозможно. Он был генеральным директором НПО «Энергия», и у нас случались какие-то исторические события – завершение трудного полета или какое-то достижение в космонавтике. Казалось бы, не поставить ради этого на стол бутылку конька просто невозможно, но в присутствии Глушко такое было исключено. Никто из нас не заикался даже об этом… Он поставил дело так, что он не пьет, а следовательно, никто из его приближенных этого делать не должен!
