– А как вы узнали о существовании «Першингов» и их возможностях?
– Думаю, что в основном это данные разведки… А потом мы увидели, как их развертывают на боевых позициях в ФРГ. Сейчас такое время, когда трудно скрыть что-то: американцы внимательно следят за нашими шахтами и боевыми позициями, «пересчитывают» их, а мы за ними – это и есть противостояние.
– А какая разница откуда стрелять – из шахты или с платформы?!
– Из шахты проще, так как известен и азимут, и высота, точка старта, наконец, вы знаете свое местоположение, а потому стрелять (еще некоторые острословы говорят «пулять», и это немного обидно!) попроще, чем с поезда. Представим: вы едите по железной дороге ночью, неужели вы смотрите в окно и говорите, что можете стрельнуть? А куда? Ничегошеньки у вас не выйдет… Вы должны четко и точно знать, где находитесь. Вы должны знать, на какой высоте сейчас над уровнем моря. Вам нужен азимут цели, по которой вы должны нанести удар… А это одна из сложнейших проблем: определение своего месторасположения. Во-вторых: у нас есть рельсы, а на них есть нагрузка. И обязательно нужно знать, какая она. А грунты разные, а одинаковых условий вообще не существует… Вы можете так «пульнуть», что все вагоны лягут рядом с железной дорогой… Поэтому мы предусмотрели «минометный старт», то есть «изделие» выбрасывается на высоту и там уже стартует. Теперь вам нужно прицелиться, а для этого вам нужно постоять, запустить гироскопы, определить север и юг, и куда же стрелять… И не забывайте, что нужно принять приказ и команды «сверху» – я должен пустить в назначенное время и только по приказу, а следовательно, мне нужно получить эти команды при любой, самой неприятной сложившейся боевой обстановке. Так что ракетный поезд – это сложнейший комплекс. И когда американцы эту идею прорабатывали, тот они натолкнулись на ряд технических сложностей, а потому отказались от такого проекта. Та же нагрузка на ось. Она не должна быть более 25 тонн. А у нас ракета с пусковым контейнером 126 тонн, да плюс сам вагон, вот и получается более 200 тонн. Придумали – разгрузили стартовый комплекс за счет двух других вагонов. А как вы можете пускать, когда вагон трясется при движении?! Поезд остановился, но рессоры надо выключить – не ждать же, пока они успокоятся… В поезде офицеры и солдаты, им нужны спальни, туалеты, столовая, комнаты отдыха… И запасы продовольствия, горючего, воды тоже необходимы! Так что комплекс, повторяю, сложнейший…
– Сколько времени потребовалось для реализации этой идеи?
– Как обычно – семь-восемь лет… Обычно это бывало так: мы разрабатывали «легкие» технические обоснования необходимости того или иного проекта, идет тщательный анализ предложения. Затем вместе с заказчиком, когда жизнь уже вынуждает начать работу, выходим на «верх», где и принимается окончательное решение. Это все происходит по каким-то до конца не понятым законам развития науки и техники. Есть такие «площадки», на которых некоторое время топчешься, потом раз – и новый рывок! На этих «островках», «площадочках» происходит накопление знаний, опыта, технологических возможностей, и потом уже количество переходит на новый качественный уровень. В середине шестидесятых годов появилась идея о ракетных поездах, но дальше она заглохла – поддержки не получила, да и другие ракетные комплексы обеспечивали паритет. Да и материалов у нас не было, из чего делать комплекс. Это потом появился углерод… Ну и рельсы стали другими, потому что начали использоваться многотонные цистерны.
– То есть все эти годы вы следили за прогрессом на железных дорогах?
– Конечно. Но пришлось кое-что реконструировать специально для наших поездов. В частности, те же мосты. А польза общая, ведь по тем же участкам пошли и тяжелые цистерны, и уголь начали возить.
– Это межконтинентальные ракеты?
– Да. Первый серийный поезд ушел в 87-м году. Прямо с территории завода уходил на боевое дежурство. Мы сделали специальную площадку, где этот поезд стоял, а американцы наблюдали его из космоса – это было сделано специально, чтобы американцы смогли учесть его. Таковы условия договора, который заключен между нами. Ну а потом он «исчез»…
– А как вы испытывали этот поезд?
– В Плесецке поставили поезд. У него три модуля боевых, двенадцать вагонов, есть «жилая зона», свой командный пункт, – всего 17 вагонов. Задача ставилась таким образом: внешне поезд не должен отличаться от тех, что ходят по железным дорогам. Однажды произошел любопытный случай – это было под Владимиром. Осмотрщик вагонов на станции простукивал колеса и страшно удивился: по звуку он определил, что в вагоне более ста тонн… Только и сказал: «Ого!», но расспрашивать ничего не стал…
– Много таких поездов ходило по стране! Ведь и у ядерщиков «пассажирские» вагоны – с белоснежными занавесками и даже с вагоном-рестораном… А внутри – страшное оружие… Кстати, Владимир Федорович, вы были на испытаниях ракетного поезда в Плесецке?
– Конечно.
– А разве Генеральному конструктору обязательно на них бывать?
– Как-то я упоминал, что у меня шло сразу четыре комплекса. По закону о надежности одна машина «заваливается», создается комиссия, разбирается в причинах аварии – я в этой комиссии должен быть. Разбираемся, выясняем причины аварии, устраняем неполадки и идем на новый пуск. И председатель госкомиссии просит обязательно быть на этом пуске, потому что всегда в таких случаях возникает много вопросов, которые по силам решать лишь Генеральному конструктору. Он должен убеждать заказчика, доказывать, что нужные испытания проведены… Нужно сдвинуть «вагон» с места, а дальше он уже сам пойдет… А в это время в Плесецке первый пуск с ракетного поезда, естественно, туда едешь на первый пуск. Там уже где идет второй-третий пуск, туда может поехать заместитель по испытаниям, но как правило, он там сидит почти постоянно… У Королева был знаменитый заместитель по испытаниям Вознесенский. А у нас был Грачев. О нем к юбилею коллеги сделали небольшой фильм, в котором в шутливой форме рассказали о таком эпизоде. Прилетает он однажды с полигона, где по обыкновению бывал месяцами, заходит в квартиру, видит ребятишек и говорит жене, мол, смотри как быстро наши дети растут… А она в ответ: ты с ума сошел, это не дочки твои, а внучки!..
– Считалось, что если Вознесенский не будет пускать ту или иную машину, то обязательно случится авария… У вас также говорили о Грачеве?
– Виктор Васильевич Грачев – очень обаятельный человек, очень мягкий, и от Бога испытатель. А ведь у них, испытателей, складывался свой мир – особые отношения, собственные оценки людей и событий. Они долгие месяцы жили и работали в узком кругу, и очень часто недосмотр одного мог привести к аварии или даже трагедии, а потому испытатели всегда были на особом положении в нашей отрасли… Как и любой Генеральный, я приезжал на полигон за несколько дней до пуска, а тот же Грачев уезжал с завода вместе с машиной… А она не одна, идет сразу несколько, вот Грачев и сидит на Байконуре месяцами. Это труд ответственейший и необычайно тяжелый. И естественно, на самые трудные пуски берешь Грачева, потому что ему вера не только как специалисту, но и иная, если хотите, какая-то Божественная… Когда едет на испытания главная сборная, то всегда в ней ведущие игроки – нашем случае, ракетные…
