После возвращения в Москву Игорь Евгеньевич был наконец-то избран академиком. Естественно, это должно было случиться давным-давно, но каждый раз чины из ЦК «не рекомендовали» этого делать. Пошли даже слухи, что, мол, «против Сам». Оснований, для того чтобы Сталин был против избрания Тамма в академию, не было.
Академик В. Гинзбург: «Есть люди, которые прямо-таки заболевают, когда их не упомянут, не процитируют, и уже подавно, когда что-то у них заимствуют без «должного» упоминания. Никогда не замечал подобного у Игоря Евгеньевича, он был выше каких-либо мелких споров. Или вот другой пример – выборы в Академию наук СССР. В 1946 г. Игорь Евгеньевич имел все основания для того, чтобы его избрали академиком, – везде его называли в качестве первого кандидата, не говоря уже о том, что он давно этого заслуживал. Но не был выбран, и здесь уже сказались обстоятельства, не имевшие никакого отношения к науке. Немало людей, «не выбранных» по той или иной причине, мне приходилось повидать. Чувство обиды и разные другие аналогичные эмоции типичны в таких случаях. Некоторые даже заболевали, другие ссорились с «обидчиками», а то совершенно непричастными к выборам людьми. Да кто не знает, что такое уязвленное самолюбие. А Игорь Евгеньевич не подал и вида, что он задет. Думаю, что, будучи, конечно, огорчен и уязвлен, он и не переживал сильно это подлинное оскорбление (в данном случае это было именно так). Помимо всего прочего, здесь сыграло, конечно, роль и то обстоятельство, что Игорь Евгеньевич обладал чувством юмора и знал цену всему (другое дело, что это не всегда помогает людям, когда речь заходит о них самих). Помню рассказ Игоря Евгеньевича о том, как он поздравил одного физика, выбранного в академию: «И знаете, он меня благодарил так серьезно, как будто это действительно жизненно важное событие, необходимое и подлинное свидетельство его научных достижений; вот ведь нет у человека чувства юмора».
«Физическую» часть знакомства с Игорем Евгеньевичем Таммом все-таки следует закончить эпизодом, связанным с вручением ему Нобелевской премии. Сам факт ее присуждения Тамм воспринял спокойно – рад был, конечно, но не более. И лишь об одном сожалел, что не за главную работу премия была ему присуждена, а за «второстепенную». И в этих его словах не было рисовки – просто четкое определение истины.
С И. В. Курчатовым.
Стокгольм. Церемония
Нобелевская премия была присуждена И. Франку, П. Черенкову и И. Тамму. Вместе лауреаты приехали в Стокгольм на церемонию вручения. Как известно, каждый лауреат обязан прочесть свою лекцию…
Рассказывает академик И. М. Франк:
«Игорь Евгеньевич, начав свое выступление, сразу же увлекся и, видимо, забыв, что это нобелевская лекция, а не семинар, ушел от заранее написанного текста и начал обсуждать ряд выходящих за его рамки интересных вопросов. Я увидел, что он явно не укладывается в свое время. Вскоре это он заметил и сам. Тут произошло нечто совсем для меня неожиданное. Он вдруг обратился ко мне и сказал: «Илья Михайлович, вы не уступите мне минут десять своего времени?» Когда я не ответил на его просьбу, он повторил ее вновь, приведя меня в состояние полного испуга. Разумеется, все обошлось благополучно, так как председатель не ограничил время Игоря Евгеньевича и, конечно, не останавливал его. «Наказаны» были слушатели, просидевшие на наших лекциях лишних двадцать минут. При шведской пунктуальности это было не совсем обычно.
Вечером, после вручения королем нобелевских медалей и дипломов, состоялся торжественный обед, на котором лауреаты вместе с королем и премьер-министром, королевской семьей, наиболее знатными персонами и видными учеными сидели за главным столом (столом Почета). За обедом от каждой группы лауреатов был произнесен короткий спич, и от нас, конечно, выступал Игорь Евгеньевич. К столу мы шли в определенном порядке: каждый под руку со своей дамой (разумеется, и дама, и место за столом были заранее известны). Моей дамой была внучка короля, принцесса Бригитта – молодая, красивая девушка. После нескольких рюмок вина я вполне освоился с ролью кавалера принцессы и нес какую-то чепуху на «брокен инглиш». Игорь Евгеньевич сидел неподалеку от меня, но по другую сторону стола, так что я видел его лицо. И тут я понял, что он мне явно завидует. Дело в том, что его дама была не из королевской фамилии и старше моей, но, разумеется, и он не мог считаться обиженным, так как сидел с одной из первых дам государства. Все же на следующем приеме Игорю Евгеньевичу была предоставлена возможность взять реванш! Его дамой была королева Швеции, причем слева от него сидела молодая принцесса. Игорь Евгеньевич откровенно радовался и вдохновенно занимал беседой обеих. Эти мальчишеские черты характера Игоря Евгеньевича я открыл для себя вновь, вспоминая годы первого знакомства с ним за три десятилетия до этого…»
Нобелевская медаль.
«Я хотел бы стать биологом»
Итак, «третий день» в биографии Тамма, который поистине стал историческим. Если его лекции о физике перед войной и об атомной бомбе сразу после окончания войны помнят ученики и друзья, то лекция на «капичнике» в феврале 1956 года вписана замечательной строкой в историю отечественной науки.
Оттепель в науке началась гораздо раньше, чем политическая. Во-первых, без ощущения свободы она неспособна развиваться, а во-вторых, мощный удар по тирании Сталина нанесли именно физики, создав ядерное и термоядерное оружие. Наука стала политикой, а политика – наукой. И эта тенденция сохраняется до конца XX века.
Разгром генетики в 1948 году был не только позорен для страны, но и губителен для биологии в целом. Люди лишились работы, лаборатории закрыты, научные труды уничтожены. Смертоносная колесница средневекового невежества прокатилась по науке, и лишь отдельные ее «ростки живого» сохранились. К сожалению, генетики не могли сами оправиться от удара, и тогда им на помощь пришли физики.
Раз в две недели в Институте физических проблем проходили научные семинары. Их неизменно вел Петр Леонидович Капица, а потому в московской среде их называли «капичниками». Для любого ученого было великой честью стать приглашенным к Капице на семинар. Ведь здесь обсуждались самые злободневные проблемы современности. В основном, конечно, речь шла о физике, но изредка Петр Леонидович ставил в повестку семинара и иные вопросы, подчас даже политические. Игорь Евгеньевич Тамм и Петр Леонидович Капица договорились: один из семинаров следует посвятить проблемам современной генетики. Предполагалось сделать два доклада: первый о последних работах Крика и Уотсона – Тамм, а второй – Тимофеев-Ресовский о том, что он посчитает необходимым.
Что греха таить, Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский считался ученым весьма одиозным, отношение к нему у властей было резко негативное.
Его биография необычна, удивительна, прекрасна, трагичная и так далее – любое определение к жизни Тимофеева-Ресовского приемлемо. Он стал в XX веке тем самым человеком, который соединил две науки – физику и биологию, он доказал, что у них общие принципы, общие методики, общие цели – и тактические, и стратегические. По образованию и профессии он – зоолог, биогеоценолог, генетик и эволюционист (это его собственное определение). Он ученик Н. К. Кольцова, который попытался доказать, что в основе хромосом и генов лежит химико-физическая природа: поистине он пытался «алгеброй гармонию поверить». Однако в 30-х годах Кольцов погиб в сталинских застенках и он же передал в Берлин Тимофееву-Ресовскому, который находился там на стажировке, чтобы тот не возвращался в Россию, мол, здесь его ждет неминуемая гибель.
