Надо заметить, что характер будущего полководца внушал его родным опасения, сможет ли тот быть достойным боевой славы своих предков. Хотя молодой человек отличался живым умом и отзывчивым характером, окружающим он казался вялым, ленивым и начисто лишенным честолюбия. Главными увлечениями Сципиона Эмилиана были книги и охота, в то время как к общественным делам он оставался равнодушен. Сам он отлично осознавал, насколько его поведение не соответствует той модели, которая считалась естественной для молодых римских аристократов его круга, и испытывал по этому поводу то, что сегодня назвали бы комплексом неполноценности. Однажды он поделился своими переживаниями с Полибием и высказал надежду, что с его помощью смог бы преодолеть недостатки своего характера, на что получил полное понимание и поддержку (Полибий, XXXII, 9–11).
Действительно ли так велика была роль Полибия в воспитании Сципиона Эмилиана, а хочется думать, что это было именно так, но уже через пять лет его было трудно узнать. Публий участвовал в политической жизни, ходил на форум, обзаводясь нужными знакомствами и завоевывая сторонников. Безусловно, большое влияние на него оказали идеи стоицизма, как нельзя более соответствовавшие традиционной римской морали, а также суровый Катон Цензор, породнившийся с семьей Эмилиев вскоре после битвы при Пидне. Воздерживаясь от развлечений, которые, наверное, свойственны «золотой молодежи» всех эпох и сводились к пирам, музыке и женщинам, он старался в равной степени тренировать волю и тело, что не раз впоследствии сослужило ему добрую службу. Еще одна черта, столь не свойственная его современникам, выгодно выделяла его на фоне остальных – бескорыстная щедрость. Став наследником большого состояния после смерти бабушки-тетки, Сципион Эмилиан позаботился обо всех своих родственниках, хоть сколько-нибудь нуждающихся в поддержке: от своей матери, находившейся после развода с Луцием Эмилием Павлом в достаточно стесненных обстоятельствах, до старшего брата, в пользу которого он отказался от своей доли отцовского наследства просто для того, чтобы их состояния сравнялись. Как говорил по этому поводу Полибий: «Ценою шестидесяти талантов – ибо такова сумма, которую он уделил из своего состояния, – купил Сципион никем не оспариваемую славу благороднейшего человека, причем не столько значили огромные размеры жертвы, сколько благонамеренность ее и умение, с каким услуга была оказана» (Полибий, XXXII, 14, 11). Из прежних занятий он по-прежнему не оставлял охоту, тем более что Полибий мог составить ему в этом достойную компанию.
В пятидесятые годы II в. до н. э. – точнее установить нельзя – Сципион Эмилиан женился и стал сенатором. Первое по-настоящему серьезное продвижение в военной карьере он сделал в 151 г. до н. э. при подавлении очередного восстания в Испании. Война там шла уже довольно долго и очень неудачно для римского оружия, и поэтому, когда был объявлен набор в армию для испанского похода, огромное количество молодых людей всех слоев общества постарались любыми возможными способами уклониться от службы. Даже легаты отказывались сопровождать в Испанию своих военачальников. Тем большее внимание обратил на себя Сципион Эмилиан, который вызвался идти в этот непопулярный поход в звании легата или военного трибуна. Конечно, его просьба была удовлетворена, он был назначен легатом при консуле Луции Лицинии Лукулле, а другие молодые аристократы тоже начали записываться в армию, чтобы не терять в глазах общественности от сравнения с Эмилианом.
В последовавших боевых действиях он зарекомендовал себя честным и грамотным командиром, заслужившим уважение не только своих, но и врагов, выгодно отличаясь от римского командующего, для которого война была прежде всего способом улучшить собственное благосостояние. Кампания развивалась не слишком удачно, но Сципиону не в чем было себя упрекнуть – он словно пытался быть примером для всей армии, не только руководя, но и лично сражаясь в первых рядах. Во время осады Интеркации он – уникальный для римских военных традиций случай – ответил на вызов могучего кельтибера и в поединке убил его (Луций Ампелий, 22, 3). Там же, во время неудачного штурма, он прорвался с отрядом в пролом в стене и, возможно, именно тогда спас жизнь боевому товарищу. После того как осада с Интеркации была снята, Сципион Эмилиан отправился в Африку просить у Масиниссы боевых слонов. Он оказался на месте в самый критический момент разразившейся карфагено-нумидийской войны, о чем шла речь выше. Уже одно имя Сципиона придавало ему такой авторитет в глазах карфагенян, и особенно Масиниссы, что его попросили быть посредником в мирных переговорах. Публий старался быть честным и беспристрастным, и никто впоследствии не винил его в том, что соглашения достичь не удалось. Получив слонов, он вернулся в Испанию.
Вскоре после этого Сципион Эмилиан выдвинул свою кандидатуру на должность военного трибуна и получил ее. В отношении Карфагена он, как и Сципион Насика, занимал миролюбивую позицию, что тем не менее не мешало ему поддерживать дружбу с Катоном. Впрочем, он не собирался оставаться в стороне от боевых действий и, когда начался последний поход на Карфаген, выступил в армии своего хорошего знакомого Мания Манилия. Вместе с ним был и Полибий, и мы можем только горько сожалеть об утрате той части его трудов, в которых он описывал осаду Карфагена, разворачивавшуюся у него на глазах.
Похвала Катона Цензора
Вскоре, осенью 148 г. до н. э., Цензорин переправился с отрядом через болото к ближайшему лесу, чтобы заготовить материал для осадных машин, но внезапно подвергся нападению конницы Гимилькона Фамеи. После ожесточенного боя римлянам все же удалось добыть некоторое количество древесины, но это стоило им около пятисот убитых и большого количества оружия, попавшего в руки карфагенян. Соорудив лестницы и прочие осадные приспособления, римляне вновь попытались штурмовать город, и вновь безуспешно. Единственное, что удалось армии Манилия, который продолжал приступ несколько дольше своего коллеги, – это разрушить часть передового укрепления, после чего консулы решили поменять направление атаки (Аппиан, Ливия, 97).
Штурм, руководство которым на этот раз осуществлял Цензорин, начался со стороны косы, выдающейся в море. За дело взялись серьезно: чтобы подвести к городским стенам две огромные осадные машины с таранами (одну из них передвигали шесть тысяч солдат), была засыпана часть болота, тянувшегося вдоль косы. И командиры, и рядовые бойцы работали, не жалея сил, и вскоре римлянам удалось обрушить часть стены, так что стали видны городские строения. Однако воспользоваться своим успехом они не смогли. Карфагеняне оттеснили римлян от пролома, который с наступлением темноты стали спешно заделывать. Понимая, что следующего приступа стена не выдержит, карфагеняне пошли на вылазку – кто с оружием, а кто и просто с факелами – и, пока не подоспело римское подкрепление, успели сжечь или привести в негодность вражеские осадные машины.
Утром следующего дня римляне снова попробовали ворваться в город через пролом, который карфагеняне еще не смогли как следует заделать. Сразу за городской стеной находился пустырь, на котором пунийцы и выстроили свои силы. Те, у кого не было оружия, вооружились кольями и камнями и составили задние шеренги карфагенского войска, а еще немалое количество горожан расположилось на крышах близлежащих домов, чтобы оттуда обстреливать врага. Не смущаясь той выгодной позицией, которую занимали карфагеняне, римляне начали втягиваться в брешь и очень скоро были выбиты оттуда с большими потерями. От полного разгрома римский штурмовой корпус был спасен Сципионом Эмилианом, который предвидел подобное развитие событий и запретил своим отрядам входить в город, расставив их поблизости от пролома, что и позволило ему прикрыть отступление основных сил (Аппиан, Ливия, 98; Ливий, Содержание, 49).
