По возвращении в Рим Метелл удостоился роскошного триумфа, в ходе которого по улицам города было проведено тринадцать вражеских вождей и сто двадцать слонов.
Сражение при Панорме не только ознаменовало очередной переход стратегической инициативы в борьбе за Сицилию к римлянам, но и явилось важным этапом в развитии боевых действий на суше. Карфагеняне лишились своего важнейшего козыря – слонов, страх перед которыми удерживал римлян от открытых сражений со времен экспедиции Регула. Легионеры «вспомнили» уроки войн с Пирром, и теперь пунийские слоны представляли большую опасность для собственной армии. Римляне не пытались использовать живые трофеи на поле боя, слоны были отправлены в столицу, где выступали в цирке.
Вероятно, именно к этому моменту следует отнести очередную попытку карфагенян провести мирные переговоры. Главной их особенностью было то, что пунийское посольство поручили возглавлять пленному Атилию Регулу. Бывший консул должен был приложить все усилия для заключения мира на максимально легких условиях или, по крайней мере, обмена пленными и, независимо от результатов, вернуться в Карфаген. Хотя дальнейшая судьба Регула зависела от того, насколько ему удастся выполнить указания пунийцев, он предпочел максимально содействовать своим соотечественникам. Вполне возможно, что во время официального приема Регул в точности изложил все, что ему предписывалось, но, когда ему удалось избавиться от опеки карфагенских послов, оставшись наедине с сенаторами, он, живописуя тяжелое положение Карфагена, убеждал не заключать мир на предлагаемых условиях и не обменивать пленных. Насколько его слова повлияли на действия сената, судить трудно, но принятое решение полностью согласовалось с советами Регула. Переговоры ни к чему не привели, и карфагенское посольство вместе с Регулом вернулось на родину, где знатного римского пленника ждала расправа: он был посажен в бочку, утыканную изнутри гвоздями (Ливий, Содержание,18; Аппиан, Сицилия, 2, 1; Евтропий, II, 14). Впрочем, рассказ о героической смерти Регула уже давно не воспринимается всерьез и, скорее всего, является позднейшей легендой. В то же время некоторые исследователи подвергают сомнению достоверность всего рассказа о посольстве Регула.
Осада Лилибея
Окрыленные успехами Метелла, в Риме почувствовали реальность скорого завершения войны. Снова решено было вернуться к активным действиям на море, для чего развернули строительство новых кораблей. Чтобы покончить с присутствием карфагенян на Сицилии, оставалось взять всего три крупных города на юге острова: Дрепан, Эрикс и Лилибей. К последнему из них в 250 г. до н. э. и направилась римская эскадра из двухсот кораблей с двумя консульскими армиями на борту.
Находившийся на западной оконечности острова Сицилия, Лилибей был хорошо защищен высокими стенами и рвом, с морем его гавань соединяли лагуны, по которым проходил довольно сложный фарватер.
Судя по всему, Лилибей удостоился сомнительной чести быть первым городом, осажденным римлянами в соответствии со всеми правилами военного искусства. С разных сторон от него были выстроены два лагеря, соединенные между собой рвом с валом и частоколом. Блокада устанавливалась не только с суши, но и с моря. К стенам города с нескольких направлений были подведены стенобитные орудия, с помощью которых удалось разрушить одну за другой семь башен, находившихся недалеко от морского побережья. Осажденные храбро защищались, руководимые энергичным и способным полководцем Гимильконом. Напротив каждого пролома строилась новая стена, под осадные сооружения подводились подкопы, а чтобы их поджечь, пунийцы днем и ночью делали вылазки.
Но положение города с каждым днем становилось все более угрожающим, и среди командиров наемников возник план сдать Лилибей римлянам. По счастливой для карфагенян случайности об этом стало известно некоему ахейцу Алексону, который тут же рассказал все Гимилькону. Так как все заговорщики в это время находились в лагере римлян, с которыми обговаривали условия капитуляции, Гимилькон и верные ему военачальники обратились к оставшимся наемникам с увещеваниями находиться в городе, обещая различные подарки и милости. Солдаты легко дали себя уговорить, и когда их мятежные командиры вернулись, то были встречены камнями и стрелами (Полибий, I, 43, 1–6).
Чтобы помочь осажденным, в Карфагене была сформирована эскадра из пятидесяти трирем и корпус численностью в десять тысяч человек во главе с Ганнибалом, сыном Гамилькара. Дождавшись попутного ветра, под радостные крики жителей города пунийские корабли на хорошей скорости прорвались в гавань Лилибея, при этом римляне не смогли им как-либо помешать. С прибытием этих подкреплений гарнизон города увеличился вдвое.
Гимилькон понимал, что именно сейчас, когда горожане находятся под впечатлением прорыва эскадры Ганнибала и сами требуют вести их в бой, а новоприбывшие пока еще не понесли потерь и не деморализованы, наступил идеальный момент для очередной вылазки против осадных машин римлян. После военного совета, на котором намечались направления атаки, карфагеняне, построившись несколькими колоннами, вышли из города. Консулы ожидали такого развития событий, и, когда пунийцы оказались в непосредственной близости от вражеского лагеря, им пришлось столкнуться со всей мощью римской армии. Бой, поначалу, вероятно, планировавшийся как незначительный и скоротечный, перерос в полномасштабное сражение, центром которого стали римские осадные машины. Накал борьбы был таким, что воины обеих сторон уже не соблюдали строй, сражаясь безо всякого порядка. Долгое время успех не склонялся ни на ту, ни на иную сторону, но, когда Гимилькону стало ясно, что, даже если пунийцы уничтожат осадные машины римлян, это будет стоить для них слишком больших жертв, карфагенский военачальник дал сигнал к отступлению.
Осада продолжалась, но, как и прежде, римляне не могли надежно блокировать неприятеля. Раз за разом опытные пунийские моряки прорывались сквозь римское охранение и доставляли осажденным продовольствие, подкрепления и новости. Особенно прославился своими рейдами Ганнибал Родосец, который столь искусно и быстро проходил ведущий в гавань опасный фарватер, что эскадра из десяти кораблей не могла его перехватить.
Будучи не в силах догнать пунийские суда, римляне решили перекрыть плотиной вход в гавань, и после нескольких неудачных попыток им это отчасти удалось: образовалась новая мель, на которую налетел четырехпалубный корабль. Захватив его и снабдив лучшими гребцами, римлянам в конечном итоге удалось настичь корабль Родосца и взять на абордаж. Прорывы блокады Лилибея с моря были прекращены.
И вновь карфагенянам пришла на помощь погода. Поднялась сильнейшая буря, и если раньше ее жертвой становился римский флот, то теперь основной ущерб пришелся на долю осадных сооружений. Ветер был такой, что опрокидывались навесы и башни. Кто-то из карфагенян (Полибий утверждает, что это были греческие наемники) предложил Гимилькону сейчас же атаковать вражеские позиции. Полководец принял совет, и в трех местах осадные машины были подожжены. С ураганным ветром огонь распространялся мгновенно, и все усилия римлян его остановить были тщетны. Ситуация усугублялась еще и тем, что ветер дул в направлении римлян со стороны города и к дыму и гари от пожара прибавлялись стрелы, камни и дротики, пускаемые осажденными. Огонь утих только после того, как сгорели все осадные машины. Отстроить их заново римляне больше не пытались, сделав ставку на длительную осаду. Лилибей был окружен рвом и валом, а его жители, в свою очередь, восстановили разрушенные участки стены.
