Несмотря на это, пунийцы готовились к переправе. У местного населения были закуплены все лодки, барки и другие плавсредства, способные выдержать хотя бы по одному бойцу. По примеру союзных карфагенянам кельтов многие пунийские воины сами строили эти плоты и некое подобие лодок, обеспечив тем самым потребности армии за каких-то два дня. Последовавшая за этим операция по праву может считаться образцовой для военного дела Античности. Передав в распоряжение Ганнона, сына Бомилькара, некоторую часть войск, преимущественно иберийского происхождения, Ганнибал дал ему задание в течение дня двигаться вверх по течению Родана, после чего в удобном месте форсировать ее. Оказалось, что до такого места нужно было пройти двадцать пять миль (около тридцати семи километров), где рукава реки образовывали остров. Переправа прошла успешно – иберийцы использовали надутые воздухом меха, в которые была сложена одежда, для остальных воинов, лошадей и грузов были на скорую руку сколочены плоты. Оказавшись на другом берегу, отряд Ганнона остановился на однодневный отдых, после которого двинулся вниз вдоль реки, дымовыми сигналами дав знать об этом Ганнибалу. Он, в свою очередь, тоже отдал приказ своей части войска начать переправу. Все ее детали были тщательно продуманы и четко исполнены. Всадники размещались на больших судах, причем лошади в основном переправлялись вплавь, будучи привязанными ремнями к кормам кораблей, в то время как остальные, уже оседланные, находились на палубах, чтобы с первого же момента высадки вступить в бой. Лодки поменьше занимали отборные пехотинцы. Чтобы свести к минимуму действие течения, крупные корабли шли выше по реке, беря на себя основной напор воды. Видя все эти приготовления, кельты вышли из своего лагеря и построились вдоль реки, намереваясь не допустить высадки. Однако еще до того, как первые пунийские корабли коснулись берега, отряд Ганнона захватил оставленный без присмотра лагерь кельтов и ударил им в спину. Тут же и воины Ганнибала вступили в бой, и оказавшиеся зажатыми с двух сторон вольки не выдержали и бежали (Полибий, III, 43, 1–12; Ливий, XXI, 30, 31).
Теперь Ганнибал имел возможность спокойно завершить форсирование, «не обращая более внимания на галльские буйства» (Ливий, XXI, 28, 5). Определенные трудности вызвала переправа слонов, но и с ней удалось справиться с наименьшими потерями. Для этого сделали подобие выдающейся далеко в реку большой пристани размером двести на пятьдесят футов, к которой пришвартовали два плота, а чтобы слоны не боялись на них взойти, их посыпали землей. Партию из нескольких слонов, в первую очередь самок, загоняли на этот плот, после чего его отвязывали и с помощью небольших судов буксировали к противоположному берегу. Потом плоты пригонялись обратно, и вся операция повторялась снова. Большая часть животных была перевезена без приключений. Хотя слоны и пугались, когда начиналось движение, но вскоре от страха же становились смирно. Те, кто начинал беситься и падал в воду, в конце концов тоже добрались до берега, но их погонщики погибли (Полибий, III, 46; Ливий, XXI, 28, 6–12).
Перевозка слонов была в полном разгаре, когда Ганнибалу донесли, что в устье Родана встал на якорь римский флот – это подошла армия Сципиона. Чтобы разведать местонахождение и силы противника, он отрядил пятьсот нумидийских всадников, которые встретились с конным отрядом римлян и кельтов, посланных с той же целью Сципионом. Из произошедшей затем схватки, которая отличалась необычным ожесточением и упорством, победителями вышли римляне. Нумидийцы бежали, оставив на поле боя более двухсот убитых, в то время как потери римлян и союзников составили около ста пятидесяти бойцов (у Ливия до ста шестидесяти, у Полибия до ста сорока; Ливий, XXI, 29, 1–3; Полибий, III, 45, 1–4). Преследуя врага, римляне добрались до самого карфагенского лагеря, осмотрели его и вернулись, доложив обо всем консулу. Так закончился первый бой между римлянами и карфагенянами в Ганнибалову войну. Склонный к морализаторству, Тит Ливий по этому поводу замечает: «Таково было начало войны и вместе с тем – знамение ее исхода: оно предвещало, что хотя вся война и кончится благополучно для римлян, но победа будет стоить им потоков крови и последует только после долгой и чрезвычайно опасной борьбы» (Ливий, XXI, 29, 4).
Теперь, когда противники оказались в зоне досягаемости друг друга, обоим полководцам предстояло определиться, что же делать дальше. Ганнибал, по-видимому, решил, что армия Сципиона уже идет на него, и ему предстояло выбрать: вступать ли с ним в сражение или уклониться от него и продолжать движение к Альпам. Стратегический план, которому старался следовать Ганнибал, не допускал сколько-нибудь серьезных задержек, а тем более сражений до того, как пунийская армия войдет в Италию. В основе его лежала максимальная быстрота передвижений, поэтому от битвы стоило отказаться. Дополнительным и весьма весомым фактором, указывающим на подобное решение, стали послы бойев и один из их вождей, Магал (по Полибию, Магил), как раз в это время явившиеся в лагерь карфагенян. Они обещали провести пунийскую армию наиболее коротким и удобным путем, расписывали плодородие и богатство земель, до которых предстояло дойти, и убеждали в дружеском расположении местных кельтских народов. Учтя все вышеизложенное и понимая, что даже самая блестящая победа над Сципионом сейчас не избавит от необходимости перехода через Альпы, Ганнибал решил уходить без боя.
Что же касается римского консула, то о его действиях сохранились противоречивые сведения. У Ливия говорится, что Сципион сам не знал, что предпринять, и решил действовать по ситуации, в соответствии с передвижениями противника. Полибий же утверждает, что консул сразу объявил сбор и выступил вдоль реки навстречу пунийцам. Так или иначе, но Сципион, несомненно, рассчитывал дать Ганнибалу сражение еще до того, как тот окажется в пределах Италии.
Перед началом самой трудной части похода – альпийского восхождения – Ганнибал устроил сбор своих воинов, поскольку многим предстоящие трудности казались непреодолимыми. Конечно, мы не можем дословно узнать, что именно говорил им тогда Ганнибал, но та речь, которую от его имени изложил Тит Ливий, скорее всего, не сильно отличалась от произнесенной в действительности и уж во всяком случае являет собой прекрасный образец римского ораторского искусства: «Какой странный ужас, – сказал он, – объял внезапно ваши неустрашимые доселе сердца? Не вы ли сплошными победами ознаменовали свою долголетнюю службу и не раньше покинули Испанию, чем подчинили власти Карфагена все народы и земли между обоими морями? Не вы ли, негодуя на римлян за их требование, чтобы все те, кто осаждал Сагунт, были выданы им как преступники, перешли Ибер, чтобы уничтожить самое их имя и вернуть свободу земному кругу? И никому из вас не казался тогда слишком долгим задуманный путь от заката солнца до его восхода; теперь же, когда большая часть дороги уже за нами, когда вы перешли лесистые ущелья Пиренеев среди занимающих их диких народов, когда вы переправились через широкий Родан, одолев сопротивление тысяч галлов и течение самой реки, когда перед вашими глазами возвышаются Альпы, другой склон которых именуется уже Италией, – теперь вы в изнеможении останавливаетесь у самых ворот неприятельской земли? Да что же такое Альпы, по-вашему, как не высокие горы? Допустим, что они выше Пиренейского хребта; но нет, конечно, такой земли, которая бы упиралась в небо и была бы непроходима для человеческого рода. Альпы же населены людьми, возделываются ими, рождают животных и доставляют им корм; вот эти самые послы, которых вы видите, – не на крыльях же они поднялись в воздух, чтобы перелететь через Альпы. Доступны они небольшому числу людей – будут доступны и войскам. Предки этих послов были не исконными жителями Италии, а пришельцами; не раз проходили они эти самые Альпы громадными толпами с женами и детьми, как это делают переселенцы, и не подвергались никакой опасности. Неужели же для воина, у которого ничего с собою нет, кроме оружия, могут быть непроходимые и непреодолимые места? Сколько опасностей, сколько труда перенесли вы в продолжение восьми месяцев, чтобы взять Сагунт! Возможно ли, чтобы теперь, когда цель вашего похода – Рим, столица мира, какая бы то ни было местность казалась вам слишком дикой и слишком крутой и заставила вас остановиться? А некогда галлы ведь завладели тем городом, к которому вы, пунийцы, не считаете возможным даже дойти. Выбирайте поэтому одно из двух: или сознайтесь, что вы уступаете отвагой и доблестью тому племени, которое вы столько раз в это последнее время побеждали, или же вдохновитесь решимостью признать поход конченным не раньше, чем когда вы будете стоять на той равнине, что между Тибром и стенами Рима!» (Ливий, XXI, 30, 2–11). Конечно, после подобной речи воины не могли не пойти за своим полководцем и дальше, навстречу любым опасностям.
