По другой приводимой Ливием версии, вначале в Рим прибыли десять посланцев от пленных, и их долго не решались пускать в город, а потом постановили не представлять сенату. Так как миссия застопорилась, от пунийцев пришли еще трое пленных: Луций Скрибоний, Гай Кальпурний и Луций Манлий. Рассмотрев дело, сенат решил все же отказать в выкупе, но десять первых послов остались в Риме, так как считали, что освободились от клятвы, вернувшись ранее в пунийский лагерь, чтобы уточнить имена пленных. После долгих споров сенаторы решили не выдавать изворотливых послов, но цензоры впоследствии так донимали их всевозможными порицаниями и умалением в правах, что тем пришлось избегать общества, а некоторым и покончить с собой от стыда (Ливий, XXII, 61, 5–10).
Еще один вариант истории римских пленных передает Аппиан. В соответствии с ним Ганнибал отпустил в Рим под честное слово трех пленных во главе с Гнеем Семпронием. Мнения сенаторов разделились, и после долгих споров решили пленных не выкупать. Послы вернулись к пунийцам, и Ганнибал жестоко расправился с пленными: часть продал, часть приказал убить, а наиболее знатные должны были драться между собой насмерть – отец с сыном, брат с братом (Аппиан, Ганнибал, 28). Возможно, что вторая версия Ливия основана как раз на этом рассказе.
Наконец, в одном из фрагментов произведений Диона Кассия говорится, что римляне соглашались на возвращение пленных, но не желали идти на обмен или платить за них (Дион Кассий, фрагменты, 36).
Так или иначе, данные источников не оставляют сомнений в том, что судьба нескольких тысяч пленных была решена однозначно: сенаторы отказались их выкупать, обрекая на рабство и смерть. Своим воинам, не сумевшим ни спасти свои жизни, ни достойно умереть, предпочли бывших уголовников и выкупленных рабов, которым еще предстояло доказать свою преданность новой родине. Это суровое и жестокое решение должно было показать, что римляне будут драться до конца и им остается только одно: умереть или победить, не рассчитывая на пощаду от врагов и милость от своих.
Борьба за Капую
Несмотря на то что сразу после битвы при Каннах Рим мог не опасаться вражеского штурма, ситуация была исключительно угрожающей и определялась прежде всего тем, сохранят ли верность италийские полисы. Ганнибал тоже прекрасно понимал, что после уничтожения (как казалось на тот момент) римской армии его главной целью станет ликвидация латинского союза. Как утверждают многие античные авторы, предпосылки для этого были самые серьезные: «…ценою этой битвы карфагеняне вступили в обладание почти всем остальным морским побережьем, ибо тарентинцы сдались им тотчас, а аргириппаны и часть капуанцев звали к себе Ганнибала; все остальные тогда уже обращали свои взоры к карфагенянам, которые питали в них смелую надежду, что с первого набега возьмут самый Рим. Напротив, римляне вследствие поражения немедленно утратили господство над италийцами» (Полибий, III, 118, 2–5). «Кампания и почти вся Италия, совершенно разочаровавшись в том, что римляне смогут восстановить свое положение, перешли на сторону Ганнибала» (Евтропий, III, 11). «Насколько каннское поражение было тяжелей предыдущих, видно хотя бы из того, что союзники, до тех пор незыблемо верные, начали колебаться – утратили веру в мощь Рима. Отпали к карфагенянам ателланцы, калатийцы, гирпины, часть апулийцев, самниты, кроме пентров; все бруттийцы, луканцы; кроме них, узентины и почти все греческое население побережья, Тарент, Метапонт, Кротон, Локры и почти все предальпийские галлы» (Ливий, XXII, 61, 10–12).
Однако не все было так просто, и нельзя забывать, что практически в каждом городе были как анти– так и проримские политические группировки, и для того, чтобы заручиться поддержкой своих сторонников, Ганнибалу было необходимо как минимум подойти под стены интересующего его полиса. Главной опорой карфагенян должны были стать демократические круги, представлявшие местное, неримское население, в то время как на Рим обычно ориентировалась большая часть, если не вся городская олигархия. Располагая данными о настроениях в различных областях Италии, Ганнибал выбрал дальнейшей целью своего похода юг, и прежде всего Самний, прославившийся своей долгой и непримиримой войной с Римом, память о которой была еще свежа.
Непосредственной причиной выбора маршрута стала возможность захватить город Компсу в области гирпинов (верховья Ауфида). Его обещал сдать Ганнибалу один из местных аристократов, Статий Требий, чьи соперники – поддерживаемый Римом влиятельный род Мопсиев – доминировали в городе. Известие об итогах битвы при Каннах и распространяемые Статием Требием слухи о приближении войск Ганнибала посеяли панику среди проримски настроенных горожан, в результате чего они вместе с Мопсиями бежали, и в Компсу без боя вошли пунийцы. Положение города показалось Ганнибалу настолько выгодным, что он превратил его в свою базу, оставив всю добычу и обоз (Ливий, XXIII, 1, 1–4).
Здесь пунийская армия разделилась. Часть ее под командованием Магона продолжила подчинять окрестные города, а остальных Ганнибал повел через Кампанию к побережью Тирренского моря, надеясь захватить Неаполь, чтобы наладить сообщение с Карфагеном. Здесь он снова продемонстрировал свое умение использовать свойства местности и неопытность противника. Спрятав в одной из ложбин на подступах к Неаполю нумидийцев, Ганнибал отправил к городским воротам еще один отряд, изображающий мародеров. На его перехват тут же вышли неаполитанские всадники, которых притворным бегством увлекли в устроенную засаду и почти всех перебили, включая командира. Спаслись лишь те, кто сумел добраться до берега, а затем доплыть до находившихся поблизости рыбачьих лодок. Однако в остальном Ганнибала ждала неудача – жители Неаполя были настроены защищаться, а штурмовать столь крупный и хорошо укрепленный город Пуниец не решился (Ливий, XXIII, 1, 4–10).
От Неаполя Ганнибал пошел на север, ко второму по значению городу Италии Капуе, перипетии внутренней борьбы в которой давали ему серьезные основания надеяться на более теплый прием. За год до этого высшую должность в городе («медикус тутикус» – «всенародный судья», бывший верховным жрецом, судьей, главнокомандующим и отвечавшим за внешнюю политику) занял лидер капуанской демократии Пакувий Калавий. Характеристика, которую дает ему Тит Ливий, скупа и достаточно однобока. Хотя Калавий и был знатного происхождения, свои богатства он добыл «нечистым путем» (как именно, не уточняется). Его целью стал захват власти в городе, но при сохранении сената, чьи функции планировалось сделать чисто декоративными, так как пытаться установить в италийском городе неприкрытую тиранию было заведомо безнадежно (ввиду такой умеренности Ливий называет Калавия человеком «низким, но не до конца потерянным» (Ливий, XXIII, 2, 4). Для достижения этого Калавий придумал и претворил в жизнь достаточно остроумную комбинацию. Созвав сенат, он обрисовал ситуацию следующим образом: после битвы при Каннах городская чернь надеется перебить сенаторов и передать город Ганнибалу. Однако он сам предпочел бы сдаваться пунийцам только в крайнем случае, а сенаторов может спасти, если они «доверятся ему и забудут о городских несогласиях» – то есть, надо думать, признают его полную власть. Перепуганные «отцы города» были согласны на что угодно, и Калавий изложил им часть своего плана: он запрет их в курии, как будто и сам является участником заговора, но при этом дает сенаторам слово, что найдет способ спасти их от расправы. Ему поверили, и Калавий свое слово сдержал.
