Возможное недовольство членов городского совета было пресечено, когда перед ними предстал Аристон с рассказом обо всем, что ему удалось узнать от Фемиста, так что расправа над ним и Адранодором была признана столь же законной, как и убийство Гиеронима (Ливий, XXIV, 24, 5, 9). Теперь необходимо было успокоить сиракузян, которые, прослышав о случившемся, собрались на рыночной площади. Для этого с речью к ним обратился Сопатр, один из членов городского совета. Он обратил внимание на то, что вина за все совершенные при Гиерониме злодеяния лежит скорее не на юном царе, а как раз на его опекунах, которые только прикрывались его именем и заслужили смерть ничуть не меньше. При этом Адранодор не оставил намерений сохранить власть и лишить сиракузян завоеванной свободы, а вдохновляли его и Фемиста на это жены, обе царского рода (Ливий, XXIV, 25, 1–6). При этих словах отовсюду раздались требования смерти и для жен заговорщиков, что и было тотчас исполнено. Вместе с Гармонией и Дамаратой убили и жену Зоиппа, дочь Гиерона Гераклию вместе с ее дочерьми (Ливий, XXIV, 25, 7–11; 26).
После этого было решено провести выборы архонтов на места Адранодора и Фемиста. К удивлению многих, избранными оказались остававшиеся до того времени в городе Гиппократ и Эпикид, которых поддержали принявшие участие в голосовании воины (Ливий, XXIV, 27, 1–3).
Ситуация на Сицилии не могла не взволновать римлян, и о том, какое огромное значение они ей теперь придавали, красноречиво свидетельствовал тот факт, что командование войсками на острове было поручено консулу Марку Клавдию Марцеллу, сумевшему зарекомендовать себя за годы войны наиболее способным полководцем. Пока ситуация в Сиракузах оставалась нестабильной и было неясно, какой внешнеполитический курс изберет руководство города, римляне сохраняли выжидательную позицию, но на всякий случай отвечавший за Сицилию Аппий Клавдий поставил свой флот перед входом в гавань города. Первое время могло казаться, что все уладится мирно. Архонты явно не стремились идти на дальнейшее сближение с Ганнибалом, а, напротив, заключили с Аппием Клавдием десятидневное перемирие. Более того, когда консул прибыл на остров, сиракузские послы предложили восстановить прежний союз. Марцелл согласился на все условия и отправил ответное посольство для более детального обсуждения, однако выполнить свою миссию они не могли, так как положение в городе продолжало оставаться очень напряженным (Ливий, XXIV, 27, 4–7).
Статуя Марка Клавдия Марцелла. Музей Капитолини, Рим.
Естественно, что идея римско-сиракузского союза меньше всего отвечала желаниям Гиппократа и Эпикида, и они, узнав, что к мысу Пахин подошел карфагенский флот и, таким образом, можно рассчитывать на помощь из метрополии, начали обвинять остальное правительство в намерении подчинить Сиракузы Риму. Подобные слухи ходили и раньше, а теперь, когда их своеобразным подтверждением стал стоявший на виду у города римский флот, им верили все больше и больше. Горожане даже собрались на пристани, чтобы помешать ожидаемой высадке (Ливий, XXIV, 27, 7–9).
Для разрешения кризиса было созвано народное собрание. Разгоревшиеся было страсти успокоил один из наиболее влиятельных людей города, Аполлонид, который предостерег от ужасов гражданской смуты и указал, что союз с римлянами еще не означает войны с пунийцами, а вот союз с пунийцами в самом скором времени приведет к войне с Римом. В итоге после совещаний в городском совете было решено подтвердить мирное соглашение с Римом (Ливий, XXIV, 28).
Относительное спокойствие продолжалось всего несколько дней, когда в Сиракузы прибыло посольство из Леонтин с просьбой об охране их земель. Для архонтов города это показалось самым подходящим случаем, чтобы избавиться от всех потенциально опасных элементов. По их приказу в Леонтины был отправлен отряд из перебежчиков и большого количества наемников из вспомогательных войск, всего около четырех тысяч человек. Командование ими было возложено на Гиппократа. Проримски настроенное городское руководство было довольно, но не менее его радовался и Гиппократ, ведь теперь у него была армия и его никто не контролировал. Отойдя от города, он начал опустошать земли на границах подвластной Сиракузам территории. Аппий Клавдий попытался защитить владения союзников, но Гиппократ со всеми силами напал на один из римских отрядов, стоявший лагерем, и нанес ему большие потери. Узнав об этом, Марцелл потребовал, во избежание дальнейших осложнений с Римом, удалить Гиппократа и Эпикида с острова. Тогда Эпикид перебрался в Леонтины, чьих жителей стал настраивать против Сиракуз, говоря, что сиракузяне хотят распространить свою власть на территорию, ранее принадлежавшую царям. Между тем леонтинцы ничуть не меньше заслуживают права быть свободными, все-таки в их городе был убит Гиероним, и началось восстание. Эти доводы легко достигли цели, так что, когда в Леонтины прибыли сиракузские послы с требованием изгнать Гиппократа и Эпикида с острова, им ответили, что никто не уполномочивал сиракузян заключать мир с римлянами от имени леонтинцев и он их ни к чему не обязывает. На это сиракузяне сообщили римлянам, что Леонтины не желают участвовать в договоре и совместное выступление против них будет совершенно оправданным и законным, с тем лишь условием, что их земли отойдут Сиракузам (Ливий, XXIV, 29).
Марцелл действовал решительно и вместе с Аппием Клавдием штурмовал и взял Леонтины, но Гиппократу и Эпикиду ночью удалось бежать и укрыться в некоем городке Гербез, вероятно, на пути к Сиракузам. Между тем к Леонтинам из Сиракуз шел восьмитысячный отряд под командованием Сосиса и Диномена. Его первоначальной целью было совместное с римлянами участие в штурме взбунтовавшегося города, но все изменилось, когда на дороге воинам повстречался беглец из уже захваченных Леонтин. С его слов выходило, что римляне устроили беспощадную резню, убивая и воинов, и мирных горожан, из которых, наверное, в живых не осталось ни одного взрослого, сам город разграблен, а имущество состоятельных граждан роздано. Правдой это было лишь отчасти, так как римляне действительно казнили две тысячи взятых в Леонтинах перебежчиков, но самих леонтинцев не трогали и награбленное постарались в максимальной степени возместить (впрочем, это данные Тита Ливия, который, ради того чтобы обелить своих соотечественников, мог и приукрасить действительность). Взволнованные услышанными новостями сиракузские воины не могли спокойно ждать их подтверждения, и, пока не началось открытое неповиновение, Диномен и Сосис отвели свою армию к Мегарам Гиблейским, что севернее Сиракуз, а сами с небольшим конным отрядом прибыли к Гербезу. Они надеялись, что город будет им сдан и захват инициаторов мятежа остановит его в зародыше, однако их расчеты не оправдались, и Сосис с Диноменом вернулись в свой лагерь под Мегарами (Ливий, XXIV, 30, 1–11; Плутарх, Марцелл, 14).
Гиппократ и Эпикид хорошо понимали, что Гербезу не выстоять, когда сиракузяне будут штурмовать его всеми силами, и решились на отчаянный шаг. Они сами вышли навстречу войску Диномена и Сосиса, и им снова сильно повезло. По воле случая, в первых рядах сиракузской колонны шли шестьсот критских стрелков. Когда-то еще Гиерон передал их римлянам, но в битве при Тразименском озере они попали в плен и были освобождены Ганнибалом, верным своему принципу щадить всех неримлян. Узнав их, Гиппократ и Эпикид быстро нашли с ними общий язык и уговорили не выдавать сиракузянам. Продвижение войска остановилось. Узнав, что Гиппократ и Эпикид находятся среди них, остальные сиракузские воины одобрительно зашумели, а когда архонты велели схватить и заковать мятежников, стало ясно, что им самим несдобровать, если они будут настаивать на исполнении приказа. Не зная, что предпринять, Диномен и Сосис отвели армию обратно в Мегары и отправили гонца в Сиракузы с рассказом о происшедшем (Ливий, XXIV, 30, 12–14; 31, 1–6).
