Поход начался успешно: всего через несколько дней был взят Акрагант, и это, равно как и само прибытие пунийской армии, дало надежду жителям многих сицилийских городов, недовольных римским правлением, на скорое изменение своей участи. Приободрились и осажденные сиракузяне. Решив, что сил для защиты города у них более чем достаточно, они поделили командование. Теперь Эпикид руководил обороной, а задачей Гиппократа стала поддержка действий Гимилькона в поле, для чего ему выделили десять тысяч пехоты и пятьсот всадников. Несмотря на достаточно большую численность отряда, в одну из ночей Гиппократу удалось без затруднений пройти между римскими постами и достичь города Акрилы (Ливий, XXIV, 35, 6–8).
Высадка Гимилькона вынудила Марцелла изменить свои планы. Он не успел дойти до Акраганта, как тот был захвачен пунийцами, а поскольку враг обладал значительным численным перевесом, консул повернул назад и шел, принимая все необходимые меры предосторожности. Осмотрительность оказалась очень кстати, когда римское войско приблизилось к Акриллам, в то самое время, когда сиракузяне готовили лагерь и меньше всего ожидали нападения. Марцелл с ходу атаковал их и окружил пехоту, а коннице вместе с Гиппократом после небольшого боя удалось бежать в Акры. Удовлетворившись пока этой победой, Марцелл вернулся к остальной армии, а Гимилькон, присоединив отряд Гиппократа, тоже подошел к Сиракузам и устроил свой лагерь у реки Анап, в восьми милях от города. По пути он пытался навязать Марцеллу сражение, но неудачно (Ливий, XXIV, 35, 9–10; 36, 1, 8–9).
Правительства обоих государств хорошо понимали возросшую важность сицилийского театра военных действий и продолжали по мере сил наращивать свои группировки на острове. Тит Ливий даже отметил по этому поводу, что война будто перекинулась сюда из Италии (Ливий, XXIV, 36, 4). Сиракузяне получили новое подкрепление из Карфагена – в их гавань вошел флот из пятидесяти пяти кораблей под командованием Бомилькара. В то же время в Панорме римская эскадра в составе тридцати квинкверем высадила легион, который пошел на соединение с армией, осаждавшей Сиракузы. Гимилькон намеревался его перехватить и уничтожить, но, на счастье римлян, выбрал неверный путь и разминулся с врагом. Бомилькар между тем вернулся со своей эскадрой в Карфаген, так как посчитал, что пребывание в Сиракузах бесполезно во всех отношениях: он не может противостоять римлянам, силы которых на море в целом превосходили его примерно вдвое (шестьдесят кораблей эскадры Марцелла и тридцать пришедших в Панорм; здесь, впрочем, не учитывались понесенные римлянами потери во время осады), а пребывание моряков в городе только истощает продовольствие (Ливий, XXIV, 36, 3–7).
В свою очередь, и Гимилькон, отчаявшись вынудить Марцелла на открытый бой, снялся с лагеря и занялся подчинением себе городов, где были сильны антиримские настроения. В Мургантии, к которой он подошел первой, жители выдали карфагенянам римский гарнизон и добровольно перешли на их сторону. Этому примеру стали следовать и другие сицилийские полисы, базировавшихся в них римлян либо изгоняли, либо убивали (Ливий, XXIV, 36, 9–10; 37, 1).
Драматические события разыгрались в Энне, городе в самом центре Сицилии. Его крепость была неприступна, а охранял ее отряд под командованием Луция Пинария. Жители города, тоже решив сдать его карфагенянам, понимали, что силой им с гарнизоном не справиться. Тогда старейшины, скрывая свои замыслы, потребовали у Луция Пинария сдать им ключи от крепости – так-де между ними и римлянами будет больше доверия. Комендант на это ответил, что его назначил на должность и дал ключи вышестоящий начальник, перед которым он и отвечает, и отдавать их кому-либо еще он не вправе. Единственное, что могут сделать жители Энны, – это пойти к Марцеллу, пусть он решает. Старейшины на это не согласились, и Пинарий предложил устроить им собрание, чтобы было ясно, насколько много горожан разделяют это мнение. Собрание назначили на следующий день. Вернувшись к своим воинам, Пинарий описал им обстановку и предложил, чтобы не разделить участи гарнизона Мургантии, напасть первыми. В назначенный день все прошло по плану. Собрание было устроено в театре, и римляне, выйдя из крепости, не вызывая подозрений, сгруппировались у входов и поблизости. Вызванный к народу Луций Пинарий повторил все те слова, которые раньше говорил старейшинам, а когда от него начали требовать выдачи ключей, стал всячески уходить от ответа и тянуть время. Наконец, когда увиливать дальше оказалось невозможным, он подал тогой условный знак, и его солдаты ворвались в театр, убивая всех подряд (Ливий, XXIV, 38; 39, 1–6). Город был взят римлянами под полный контроль, и подошедшие к нему войска Гимилькона и Гиппократа ни с чем вернулись на свои стоянки (Ливий, XXIV, 39, 10). Жестокость резни была удивительна даже для тех времен, когда к крови, казалось, можно было уже привыкнуть, так что сам Ливий оценил действия своих соотечественников неоднозначно: «Так удержали римляне Энну – то ли злодеянием, то ли преступлением, без которого было не обойтись» (Ливий, XXIV, 39, 7).
Марцелл, по-видимому, вошел в положение Луция Пинария и не осудил его действий, надеясь, что судьба Энны станет уроком для остальных сицилийских общин. Но эффект оказался прямо противоположным тому, которого ожидал консул. Сицилийцы были возмущены не только убийством безоружных, но и осквернением священного места, ведь считалось, что именно под Энной была похищена Прозерпина. Теперь на сторону карфагенян переходили и те города, население которых до того времени колебалось. Однако сразу извлечь выгоды из этого карфагеняне не успели – сезон ведения боевых действий закончился, и войска разошлись по зимним квартирам: Гимилькон в Акрагант, Гиппократ в Мургантию, а Марцелл к Сиракузам, устроив в Леонтинах продовольственную базу. Аппий Клавдий был отправлен в Рим для участия в консульских выборах, а его место на должности начальника флота занял Тит Клавдий Криспин (Ливий, XXIV, 10–13).
* * *
Наступил новый, 212 г. до н. э., началась весна. Осада продолжалась, хотя Марцелл, понимая обреченность всех попыток приступа, периодически строил планы атаковать лагерь Гимилькона и Гиппократа или идти штурмовать Акрагант. Надеяться на то, что сиракузяне сдадутся, не выдержав голода, было бессмысленно – карфагенянами продовольствие в город доставлялось регулярно. Римляне просто выжидали удобного случая, точно так же, как Ганнибал ждал возможности войти в Тарент. И так же, как у Ганнибала, у римлян такие возможности стали появляться.
Зная, что в римском лагере находится несколько знатных и влиятельных сиракузян, бежавших из города при наступлении нового порядка, Марцелл решил воспользоваться этим и предложил им договориться со своими друзьями в Сиракузах о сдаче города. В случае капитуляции римский полководец гарантировал сохранение самоуправления Сиракуз и всех их прежних законов. Инициатива Марцелла была принята, но само по себе проведение переговоров оказалось делом очень непростым. Наконец один из рабов изгнанных сиракузян под видом перебежчика проник в город и оповестил нужных людей. Им условия Марцелла показались вполне подходящими, и теперь было важно обговорить конкретные детали. Чтобы выбраться из города, заговорщиков перевезли на рыбачьей лодке, прикрыв сетями. Все было решено, и тем же способом людей стали доставлять обратно в город. Но когда количество заговорщиков в стенах Сиракуз достигло восьмидесяти человек, а план сдачи города разработан и готов к исполнению, все провалилось. Некий Аттал, который на начальном этапе заговора был посвящен в детали, но потом отстранен от участия в делах, посчитал себя обиженным и обо всем донес Эпикиду. Перебежчики были схвачены и после пыток казнены (Ливий, XXV, 23, 2–7).
