Удивительно, но Гимилькон и Гиппократ все это время бездействовали, в результате чего Филодем, охранявший Эвриал, потерял всякую надежду на помощь и, добившись от Марцелла клятвенного заверения, что ему дадут беспрепятственно провести своих людей к Эпикиду, сдал выгоднейшую позицию римлянам (Ливий, XXV, 25, 10). Теперь Марцелл мог не опасаться нападения извне города и приступил к более планомерной осаде Ахрадины. Вдоль ее границ были расположены три лагеря, которые должны были мешать подвозу продовольствия (Ливий, XXV, 26, 1–2).
Тем временем положение сиракузян никак нельзя было назвать безнадежным. Тот факт, что римляне близки к захвату города, повлек за собой усиление антиримских настроений по всей Сицилии. Многие общины сикелов дали друг другу клятвы не заключать мира с римлянами без всеобщего согласия, снабдили армию Гиппократа продовольствием и подкреплениями общей численностью до двадцати тысяч пехотинцев и пяти тысяч всадников (Аппиан, Сицилия, IV; цифра кажется несколько завышенной). Помочь Сиракузам поспешили и карфагеняне. Командующий стоявшим в городе пунийским флотом Бомилькар, воспользовавшись бурной ночью, не позволившей римлянам продолжать блокаду с моря, вышел из гавани и с тридцатью пятью кораблями прибыл в Карфаген. Там он описал правительству бедственное положение сиракузян, получил под командование эскадру в сто кораблей и через несколько дней вернулся в город. Теперь вместе с прежними Эпикид мог располагать ста пятьюдесятью судами (Ливий, XXV, 24, 11–12).
Возможно, что именно получение подкреплений от сикелов побудило, наконец, Гиппократа и Гимилькона к активным действиям. После нескольких дней затишья они, предупредив сиракузян, напали на старый римский лагерь, которым командовал Тит Клавдий Криспин. Одновременно с этим Эпикид атаковал стоянки, которыми Марцелл окружил Ахрадину, а карфагенский флот занял позицию у берега между римскими войсками в лагере и в самом городе. Однако эта операция, начать которую следовало бы гораздо раньше, никак не облегчила положение горожан. Криспин не только успешно отразил атаку Гиппократа и Гимилькона, но и обратил их воинов в бегство, а солдаты Марцелла отбили сиракузян (Ливий, XXV, 26, 3–6).
К этому времени (был конец лета или начало осени) сложность ситуации для обеих сторон усугубилась еще больше, так как из-за жары и нездорового климата болотистых окрестностей Сиракуз началась эпидемия чумы, и о боевых действиях пришлось забыть. Римлянам, впрочем, в этом отношении повезло больше – они находились в городе, дальше от источника заражения, да и к местной воде привыкли лучше. Кроме того, Марцелл вывел солдат из лагеря и распределил по городским домам, уменьшив тем самым скученность. В войске Гиппократа и Гимилькона чума свирепствовала гораздо сильнее. Погибли оба полководца и все или почти все (это уже не имело значения) карфагеняне, а сицилийцы, спасаясь от эпидемии, разбежались по окрестным городам. Те воины, что уцелели от армии Гиппократа, заняли два небольших укрепленных городка неподалеку от Сиракуз, куда стали свозить продовольствие и призывать подкрепления (Ливий, XXV, 26, 6–15).
Весной 211 г. до н. э. Бомилькар вновь отправился в Карфаген добиваться помощи для Сиракуз и получил ее. Снарядив флот в сто тридцать боевых и семьсот транспортных кораблей, он направился к берегам Сицилии. Но и на этот раз природа сыграла в пользу римлян: прочно установившийся восточный ветер не давал Бомилькару обогнуть Пахинский мыс и добраться до Сиракуз. Эпикид, обеспокоенный тем, что карфагеняне могут повернуть назад, так ничего и не сделав, оставил управление обороной Ахрадины на командиров наемников, а сам отплыл к Пахину убеждать Бомилькара не уходить и принять морское сражение, если до этого дойдет (Ливий, XXV, 27, 2–8).
Марцелл понимал, что, когда Бомилькар все-таки преодолеет неблагоприятный ветер и свою нерешительность, его собственное положение станет еще хуже, чем до эпидемии, так как к тому времени к Сиракузам подойдут новые войска, собираемые сицилийскими городами. Нужно было действовать решительно и разбить вражеские силы до того, как они объединятся, поэтому Марцелл вывел в море флот и тоже подошел к Пахинскому мысу. Теперь надо было только дождаться подходящей погоды, чтобы корабли могли выйти в открытое море. Но вот ветер стих, и Бомилькар, снявшись с якоря и обойдя мыс, увидел идущий на него римский флот. И тут карфагенский флотоводец принял совершенно неожиданное решение. Отправив гонцов в Гераклею Минойскую, где стояла его транспортная эскадра, с приказом возвращаться в Карфаген, он взял мористее и, не принимая боя, повел корабли в Италию, к Таренту (Ливий, XXV, 27, 9–12).
Найти веское объяснение такому поступку вряд ли возможно. Флот Марцелла был меньше, и пугаться его особых причин не было. Правда, известно, что тарентинцы просили Бомилькара помочь им против римлян (Полибий, IX, 9, 11), но его выбор приоритетов действий в данном случае выглядит явно ошибочным. Теперь сиракузяне были уверены, что карфагенское правительство отказывается поддерживать их. Сам Эпикид потерял надежду на успех дальнейшей борьбы и уехал в Акрагант дожидаться, чем все закончится. Когда об этом стало известно в Сиракузах, их граждане стали склоняться к тому, чтобы, наконец, сдать город. Договорившись между собой, главы сицилийских городов и сиракузяне отправили к римлянам посольство, которое выработало предварительные условия мира. В соответствии с ними на Сицилии сохранялись прежние законы и управление, а земли, входившие в державу Гиерона, передавались римлянам. После завершения первого этапа переговоров послы вернулись в Сиракузы (Ливий, XXV, 28, 1–4).
Благоприятные известия вызвали подъем проримских настроений, так что последовавшее убийство наместников Эпикида – Поликлета, Филистиона и Эпикида Синдона – не вызвало у горожан какой-либо острой реакции. Было созвано народное собрание, на котором послы старались убедить сиракузян в правильности курса на примирение с Римом. Положение города, говорили они, и так безнадежно: Гиппократ мертв, Эпикид бежал, карфагеняне потеряли все владения на острове и контроль над морем. Вместе с тем римляне, уже захватившие часть города, не желают зла его жителям, тем более что раньше они находились в союзе с Гиероном. То есть пока еще сохраняется возможность для примирения, упустить которую никак нельзя. Большинством граждан речь была встречена одобрительно, после чего были избраны новые правители города, из которых сформировали посольство к Марцеллу. Они подтвердили желание сиракузян заключить мир и просили римского полководца пощадить их город (Ливий, XXV, 28, 5–9; 29).
Но далеко не все в Сиракузах были согласны сдаться римлянам. Перебежчиков, которых оставалось еще немало, никак не устраивала перспектива неминуемой расправы за совершенную измену, и они, переманив на свою сторону наемные вспомогательные отряды, устроили кровавую резню, первыми жертвами которой стали новоизбранные правители города. Вместе с ними погибли и многие совершенно посторонние люди, в недобрый час попавшиеся под руку вошедшим в раж солдатам. Когда убийства и грабежи несколько поутихли, очередные «хозяева» Сиракуз избрали для себя шестерых командиров, по трое для управления Ахрадиной и Ортигией. После этого они стали более внимательно разбираться в содержании проведенных переговоров с Марцелом, и выяснилось, что по отношению к наемникам римляне никаких репрессий не планируют. Это же подтверждали и сиракузские послы, вернувшиеся из римского лагеря (Ливий, XXV, 29, 8–10; 30, 1).
