Редкой удачей для меня стало знакомство с Клавдией Ивановной Шульженко. У кого, как не у нее, можно и нужно было учиться артистическому мастерству?! Наше заочное знакомство с ней состоялось 1 мая 1959 года. Гуляя по солнечному Запорожью, услышала песню «Руки»: «Руки, вы словно две большие птицы. Как вы летали…» Тогда на столбах висели репродукторы, я остановилась, потрясенная, завороженная, поняла, что слушаю не просто певицу, но и актрису. Ещё не имея понятия, кто такая Шульженко, стала расспрашивать у всех: «Кто это?» Песня Клавдии Ивановны оказалась для меня как первая любовь, как восход солнца, и я сказала себе: «Это твои песни, Пьеха, ты должна петь так!» Тут же напела коллегам то, что услышала. Они воскликнули: «Так это же Клавдия Ивановна!» Ну, а потом афишу увидела, побежала на концерт. Всматривалась в каждый жест, вслушивалась в её голос, запоминала, как она владеет модуляциями, как ни на мгновение не теряет связь со зрительным залом. Шульженко стала моим духовным идеалом – она поразила меня своей элегантностью, в ней было столько красоты и величия, что, увидев её, подумала: «Я тоже должна выходить из машины так, чтобы все смотрели и говорили: «Какая красивая!»
Довольно скоро поняла: концертов мало, нужна реальная встреча, нужно непременно с ней поговорить. Но наше знакомство произошло не так быстро, как мне того хотелось. Добивалась я аудиенции у Клавдии Ивановны почти два года: у нее была строгая Шурочка – и гример, и костюмер, и администратор – ближайшее доверенное лицо, как сегодня говорят. Не сразу меня допустили «к телу». Наконец разрешение было получено, и я приехала домой к Клавдии Ивановне на улицу Усиевича, где она жила. Предварительно Шалва Георгиевич и Алла Ивановна подсказали мне, что Шульженко любит розовые гвоздики, – они-то это хорошо знали, так как выступали с ней вместе еще во время войны.
Тогда достать розовые гвоздики было ох как трудно, но мне удалось. И вот с большущим букетом её любимых розовых гвоздик я приехала к Клавдии Ивановне домой. Представьте себе, она вызвала своего аккомпаниатора Давида Владимировича Ашкенази и специально для меня спела несколько песен. Какое это было счастье – сама Клавдия Ивановна пела для меня! Я была на седьмом небе! Более того, она еще взяла меня под свое крыло, дала несколько очень ценных советов. В ответ на мое восхищенное: «Какие у вас поющие руки, Клавдия Ивановна! Как сделать, чтобы мои руки тоже запели?» – услышала: «Деточка, если сердце поет, то и руки запоют». Мы несколько раз встречались после: Шурочка разрешала иногда приехать к Клавдии Ивановне на кофе. Мы много говорили, она что-то подсказывала, объясняла, делилась воспоминаниями о концертной жизни. И однажды – я могла об этом только мечтать – приехала на мой концерт, поднялась на сцену и сказала: «Вы будете известной певицей». И добавила: «Только вот, пожалуйста, не носите на сцене платьев выше колен».
На 25-летие творческой деятельности я получила от Клавдии Ивановны букет розовых гвоздик – огромная честь для меня! Очень приятно осознавать, что её уроки артистического мастерства не прошли для меня даром…
Благодаря подобным урокам жизни очень скоро я сделала вывод, что, как говорил Леонид Осипович Утесов, «на эстраде может выжить только личность, человек, который постоянно совершенствуется. Ни в коем случае нельзя останавливаться, нужно постоянно расти, быть в движении, двигаться своим курсом». Поэтому даже после знакомства с Шульженко продолжала совершенствоваться: искала себя, подмечала, наблюдала. Хотела овладеть секретами существования на сцене – нравилось, когда артист делал из песен театр. В этом плане был виртуозом Александр Вертинский. К великому сожалению, его песни мне довелось слышать только на пластинках, а как хотелось увидеть его живьем, на сцене. Девочки из общежития рассказывали, каким он был необычным, утонченным, словно из другого мира. «Он настоящий артист», – говорили они. Я даже купила билет на его концерт в Театре эстрады, прихожу и вижу объявление: «Концерт отменен по причине смерти Александра Николаевича Вертинского». Для меня это стало потрясением. Очень жаль. Лишний раз это убедило меня в том, что все надо делать вовремя, в том числе и учиться. Великие мастера уходили и уходят, и мы можем просто не успеть стать их учениками.
Образ артиста состоит не только из пластики, грима, вокала… Костюм – вот что является одной из важнейших составляющих. Побывав на концертах Любови Орловой и Марлен Дитрих, я поняла, что артистка должна быть королевой на сцене, хотелось праздника, события. А в моем детстве именно этого не хватало – праздника, и вместе с ним – зрелищности, красоты. В театр впервые попала только в 18 лет, в Ленинграде. Сформулировала для себя идею, что платья для женщины – вторая кожа. Ну, не было у меня тогда богатых платьев, но те, что были, отличались элегантностью. В шутку я называла себя вешалкой, на которой хорошо смотрятся все мои платья. Никогда не стремилась быть модной певицей, была как одинокий остров в океане, на который люди с удовольствием покупают путевки, потому что там хороший климат. И всегда с первого своего выхода на сцену пыталась создать этот теплый климат.
Я стала, пожалуй, первой актрисой после Клавдии Шульженко и Любови Орловой, которая одевалась только у профессиональных модельеров. Но поначалу, когда моя музыкальная история еще только начиналась, не могла себе этого позволить. Иметь собственные платья, сшитые модельерами на заказ специально под тебя, было роскошью. Для тех, кто не мог себе этого позволить, существовали так называемые «казенные» наряды. И случилась у меня на этой почве история, за которую стыдно до сих пор. Была в то время в Ленинграде певица Лидия Клемент. Она взлетела на эстрадный небосвод стремительно, сразу стала любимицей миллионов, но вскоре тяжело заболела и ушла в 26 лет. Почти накануне её смерти случилось следующее: наши казенные концертные платья хранились на складе Театра эстрады. Но некоторые из них модельеры «Ленконцерта» шили под меня. Я уехала на гастроли. И вдруг мне звонят и говорят: «В твоих платьях поет Лидия Клемент». Как выяснилось, собственных платьев у нее не было, вот она и взяла одно из моих. И я вспылила, хотя знала про её болезнь. Некрасиво получилось. Моих-то платьев было всего три-четыре, и я тряслась над ними страшно: для артистки платье очень важный элемент образа, оно должно сидеть на ней идеально и отражать внутреннее состояние. Я рассудила тогда: как же так, зрители меня запомнили в этом платье, и вдруг в нем выходит другая певица – получается, что оно общее?! Вернувшись в Театр эстрады, потребовала у Лидии вернуть мне платье. До сих пор вспоминаю этот эпизод с содроганием. Низко поступила. После, когда она уже ушла, я долго мучилась, вспоминала, каждый вечер молилась, чтобы она в том мире простила меня. Надеюсь, мои молитвы были услышаны.
После того случая решила, что нужно искать модельеров вне Театра эстрады. И тут помог один из моих знакомых фотографов. Фотографы вообще люди интересные, профессия обязывает их быть наблюдательными, терпеливыми и упорными. Судьба свела меня с двумя уникальными людьми: Мирославом Муразовым и Валерием Генде-Роте. Муразов был не просто фотографом, но фотохудожником, делал фотографии необычайно красивые, чувствовал верный ракурс, прекрасно умел подчинять технику себе, знал, с какой точки меня надо снимать, поэтому мои портреты, сделанные им, часто покупали иностранные журналы. К сожалению, его постигла страшная участь – он погиб в автокатастрофе.
