Одна из них была связана с французским певцом Энрико Масиасом. Я влюбилась в него без памяти, но это было абсолютно платоническое чувство, хотя довольно сильное. Когда узнала, что он приезжает на гастроли в Москву, сразу поехала, купила билеты. Масиас был хорош необыкновенно. Мало того что он прекрасно пел, его голос обладал удивительным диапазоном. Чаще всего нежный, проникновенный, он завораживал. Я была покорена. После концерта попросила билетерш передать ему цветы. Еще он мне нравился не только как певец, но и как мужчина. Но я же была замужняя женщина, поэтому ничего, кроме платонической любви, позволить себе не могла. Пришла к нему за кулисы с просьбой подарить хотя бы одну пластинку, в СССР их не было. Но он сказал, что с собой у него пластинок нет. Дал номер телефона в Париже и сказал, что я могу позвонить. А мне так хотелось, чтобы он меня запомнил! Поэтому еще раз пришла на концерт, а после снова прошла в его грим-уборную, но на этот раз сама принесла букет цветов, – да, я была тогда такой дурочкой. И сказала ему: «Меня зовут, как вашу великую певицу, – Эдит, запомните, пожалуйста». Он ответил: «Да, хорошо, звоните». Через две недели решилась позвонить в Париж. К телефону подошел какой-то мужчина: «Что вы хотите?» Представилась, он: «Подождите у телефона, спрошу у него…» Прошло несколько минут, я снова слышу его голос в трубке: «Он такую не знает, извините». Мое сердце так и ухнуло в пятки. В этот момент я поняла, сколь незавидна участь поклонниц. На этом мое воздыхание по Энрико закончилось.
Но потребность в любви не иссякла. В начале 60-х годов на гастролях в Черновцах познакомилась я с молодым композитором Станиславом Пожлаковым. Он как раз к тому времени перешел из областной филармонии в Ленконцерт и был там руководителем ансамбля, кроме этого, прекрасно играл на саксофоне и пел. А «Дружба» гремела по всему Союзу. Встретились мы, посмотрели друг на друга, и возникла искра, хотя было заметно, что Слава робеет. Не удержалась, влюбилась. И вот идем мы с ним однажды с реки – в шесть утра, в обнимку, а на балконе гостиницы стоит Броня, так друзья называли Броневицкого, и смотрит на нас… Нехорошо так смотрит. Думаю: ну, все, конец настал. Муж кричит Славе: «Я тебя сейчас застрелю!» Но Пожлаков оказался таким отважным, поднимается в гостиницу, в наш номер и спокойно говорит Броневицкому: «Саша, мне Эдита нравится очень, но я тебя слишком уважаю». Вроде гроза прошла стороной.
На этом история не закончилась. Слава стал писать для меня песни: «Причал», «Зачем снятся сны», «Подснежник», «Не заставляйте женщин плакать», «Горько», «Ветреный день»… Мое чувство к нему все не проходило, и вот на этой почве приключилась история в Ялте. Я понимала, что влюблена, но старалась все держать при себе, открытых проявлений боялась. Завела себе записную книжечку и стала заносить туда свои переживания. Помню, написала однажды: «Слава, ну почему ты не подойдешь ко мне, ну почему не скажешь: «Здравствуй, я так переживаю». Прятала книжечку где-то под кроватью. Однако Броневицкий обладал удивительным чутьем на такие вещи – черта, свойственная очень ревнивым людям. Нашел мою книжечку, схватил ее, чтобы прочитать, мы начали бороться, я хотела ее выбросить в окно, но она упала на балкон номера под нами. Он побежал туда, нашел ее, прочитал. Что тут началось! Просто итальянские страсти. Я ему: «Как тебе не стыдно, это же не тебя касается!» – «Ну, ты ж мне изменяешь!» – «Я не изменяю, а только вздыхаю…»
Расплакалась, выбежала на улицу, схватила такси, кричу водителю: «Везите меня в Симферополь, в аэропорт!» Тот на меня смотрит: двенадцать часов ночи, девушка одна, вся в слезах. «Хорошо, – говорит, – поехали». Но я ему все рассказала, и на полпути этот человек повернул обратно: «Пусть ваш муж и ревнивый, но разбирайтесь с ним сами». Конечно, вернулась я как побитая, с Броневицким мы долгое время не разговаривали…
А со Славой Пожлаковым у нас ничего не было. Он просто вздыхал по мне, однажды сказал: «Я боюсь даже поцеловать тебя! Не могу сделать больно Броневицкому». Поэтому мы с ним только кофе пили вместе в кафе «Север». Сан Саныч знал об этом, жутко ревновал. Я ему призналась, что Пожлаков мне нравится, но я к нему не уйду.
Был еще случай, когда мы встретились в Союзе композиторов, где проходила вечеринка – отмечали Новый год. Я там была с Шурой, и Слава с женой. Он вдруг взял и пригласил меня на танец, танцуем, близко-близко друг к другу, вокруг нас музыкальная элита столпилась: Эшпай, Андрей Петров, музыканты наши… Смотрят все, словно любуются, – видимо, они тоже что-то почувствовали. До нас доносится чья-то реплика: «Какая красивая пара». И стало мне вдруг как-то… не знаю, как описать, – во мне все замерло, понимаю, что внутреннюю дрожь не я одна испытываю. Подняла глаза на Славу и вижу, как он на меня смотрит. Не выдержала, взяла и сказала: «Давай вместе уйдем отсюда…» Но мы так и не ушли. Потом Слава мне сознался, что боялся меня. Мы ведь оба были сильными, а сильные личности с трудом уживаются друг с другом, кто-то один всегда должен уступать. Живя с Броневицким, я знала, что не буду уступать в новом союзе, и Слава знал, как я натерпелась с мужем. И все прекрасно понимал. Так у нас и не получилось ничего.
Отдельная «история» была с Муслимом Магомаевым, хотя на самом деле никакой истории не было. Одно время народная молва нас почти поженила, хотя мы даже не встречались. Не знаю, откуда пошел слух, что у нас роман. Может, кому-то показалось, что мы видная пара, а людям ведь нравится наблюдать за чужим счастье, и иногда его придумывают. Ничего и никогда у нас с Муслимом не было. Из реальных историй, помню, был его день рождения. Справлял он его в гостинице «Россия», потому что квартирой еще не обзавелся. Так вот, отмечал день рождения с размахом в банкетном зале и меня пригласил, в ту пору многие были в него влюблены. И вот на этом вечере он взял и подошел ко мне, что-то стал говорить, и взгляд у него был многозначительный – он умел смотреть на женщин особенным взглядом. Видимо, кто-то увидел это, и пошла молва, будто он не просто хорошо ко мне относится, но что-то есть между нами. А я даже не помню, что он тогда мне говорил. Не было у нас в реальности ни свиданий, ни походов в театр, ничего такого, но люди все равно придумывали, уж больно им хотелось нас поженить.
Между тем кроме любви и работы была еще учеба. В университете у меня последний курс, на носу выпускные экзамены. И снова в промежутках между выступлениями долгие занятия в библиотеке допоздна. Экзамены я все-таки сдала, а вот с дипломной работой получилось так. Пришла к моему руководителю диплома – профессору, преподавателю по психологии личности, он был грузин, фамилию не помню, чтобы посоветоваться: «Тему диплома выбрала «Взаимоотношения актера и зрителя», но я много езжу, выступаю – что делать?» Кстати, меня часто спрашивали, почему я выбрала именно такую тему диплома, почему «Взаимоотношения не певца со зрителем, а именно актера»? Я всегда отвечала: потому что певец это тоже актер, он тоже играет своими песнями роль.
И вот мой руководитель посмотрел на меня и говорит: «Я имел счастье случайно побывать на вашем концерте, вы свой диплом уже сдали, я напишу вам отметку о сдаче диплома автоматом». На этом мои отношения с университетом закончились, я не проходила никакой практики, ничего больше не сдавала. В итоге я получила лишь справку о том, что прослушала шесть курсов, она хранится в деканате философского факультета.
