Не спуская глаз с вошедшего, Истомин стал отодвигаться вдоль стены, спиной к ней: он заметил в противоположном конце отсека вторую дверь, и понял, что может успеть к ней прежде, чем противник разгадает его намерения.
Тот и впрямь догадался слишком поздно. Он стоял, загораживая собою выход в коридор, чуть пригнувшись и опустив напряженные руки. Глаза его исподлобья следили за каждым движением экс-литератора, ожидая подвоха.
Истомин поравнялся с дверью, сильно толкнул ее спиной и очутился в узком металлическом коридорчике, в противоположном конце которого начиналась такая же узкая лестница. Лишь в последнее мгновение противник с визгом кинулся за ним. Расплескивая кашицу, Истомин бросился вверх по лестничке. Но он понимал, что преследователь, чья тарелка была пустой, настигнет его, если только сейчас же он не наткнется на какую-нибудь дверь, которую можно будет запереть за собой.
Дыхание преследователя раздавалось уже совсем близко, шершавые пальцы скользнули по голой спине Истомина, но не смогли удержать его. Тогда убегающий обернулся и с силой метнул тарелку прямо в лицо преследователя.
Кажется, тарелка попала в переносицу. Нападающий зарычал и остановился, поднеся руку к глазам.
Истомин взлетел еще на несколько пролетов вверх и задержался, с трудом переводя дыхание. Противник скулил внизу, потом послышались его неуверенные шаги, все тише и тише: он спускался, отказавшись от преследования.
Писатель сел на холодную металлическую ступеньку и заплакал. Он остался без тарелки и знал, что новой ему нигде не достать. Теперь он сможет есть только около синтезатора, набирая кашицу в сложенные чашкой ладони. Ему придется выходить два раза вместо одного, и его рано или поздно подстережет и убьет этот самый человек, у которого были теперь серьезные основания для ненависти.
Истомин медленно поднялся и тыльной стороной ладони вытер слезы. Он почувствовал, как закипает в нем первобытная злость.
В конце концов, пусть преследователь был крепче, но сейчас Истомин сильнее. Он, кажется, повредил противнику глаза. Если бы найти оружие – какую-нибудь палку, дубину, – он еще успел бы застать противника около синтезатора, победить и отнять посуду. Или подстеречь любого другого и отобрать тарелку у него. Пусть гибнет слабый!
Истомин снова полез вверх. Лестница вилась винтом и еще через два десятка ступеней привела его к закрытой двери.
Писатель отворил ее, вошел в просторное помещение и с любопытством огляделся.
Здесь возвышались какие-то предметы. Несколько лет назад литератор, возможно, опознал бы в них устройства, служащие для управления мощными машинами корабля. Сейчас он уже не помнил этого и не старался вспомнить.
Он осмотрелся в поисках дубинки. Инстинкт подсказывал ему, что здесь можно найти оружие. И в самом деле, Истомин увидел его.
Это была железная палка, выходившая из пола рядом с какой-то тумбой. Палка выглядела внушительно и была выкрашена красным. Цвет наводил на мысль о бое и внушал храбрость.
Писатель подошел и схватил палку. Она не поддалась. Он нажал сильнее.
Он долго пытался выломать палку из щели в полу, из которой она выходила. Наконец, внизу что-то хрустнуло, палка слегка сдвинулась и заскользила по прорези.
Истомин не знал, что это была ручка аварийного включения двигателей на полную мощность; когда-то ручкой этой пользовались при необходимости быстро отдалиться от какого-то тела, столкновение с которым могло угрожать кораблю.
Во всех помещениях «Кита» раздался, вой сирен. По этому звуку пассажиры должны были, бросив все, занять места в коконах. На это отводилось тридцать секунд; напоминающие надписи красовались в каждой каюте. Если кто-то не успевал укрыться своевременно, он должен был нажать сигнальную кнопку, помещавшуюся под надписью. Получив сигнал, двигатели немного промедлили бы: в резерве у них оставалось еще тридцать секунд.
Сирены взвыли; люди, еще жившие в каютах, услышали их, как и сам Истомин. Одновременно неживой голос начал отсчет секунд. Но люди давно уже не читали надписей и забыли их смысл. Вой сирен вызвал страх, а голос – любопытство, но никто даже не взглянул в сторону коконов, распахнувших крышки. Кто-то оскалил зубы, кто-то закрыл уши ладонями. Кнопку под надписью не нажал ни один. Сигнал не пришел в аварийный автомат, включенный красным рычагом. И ровно через тридцать секунд двигатели взревели и швырнули корабль вперед, словно пушка – снаряд.
Люди не ожидали этого. И погибли в первые же секунды, раздавленные о стены и изломанные о мебель.
Не ожидавший толчка Истомин был брошен на рычаг и умер на нем, как насекомое на булавке.
Так завершилось будущее…
Все молчали, ошеломленные. Тишину нарушил Нарев.
– Блестяще! – сказал он. – По-моему, сильно. Но, конечно, спорно. Мне, например, будущее представляется совершенно иным. Оно ведь зависит от нас – и мы благодарны вам за предупреждение. Мы не должны разобщаться, это совершенно справедливо. Доктор Карачаров, мы ожидаем, что в следующий раз что-то, столь же интересное, расскажете нам вы.
– Я не популяризатор, а исследователь, – буркнул физик.
– Ну, доктор! – сказала Зоя. – Неужели вы не снизойдете до нашего уровня?
– Гм, – сомневаясь, проговорил Карачаров.
– А чемпион Федерации, – сказала Инна, улыбнувшись Еремееву, – поделится мыслями о спорте…
– А вы – о театре… – подхватил Петров.
– С радостью. А вы сами?
– Ну, я, – сказал Петров. – Я, право, и не знаю. Кажется в жизни не случалось ничего интересного. Хотя… подумаю.
– И еще, – сказал Еремеев нерешительно, он всегда стеснялся говорить публично. – Мы ведь можем не только разговаривать, но и играть. Хотя бы раз или два в неделю. У нас тут прекрасный зал, можно организовать соревнования – пусть и не на уровне мастеров, но ведь, как говорится, главное – не побеждать, а участвовать!
– Браво! – сказал Нарев. Мила повернулась и поцеловала мужа в щеку.
– Ну, – сказал Истомину совсем успокоившийся капитан, – пожалуй, ваш взгляд в будущее был все же чересчур мрачен, а? И потом, не обижайтесь, пожалуйста, но такого рычага на корабле нет. Не знаю, где вы его видели.
– Не помню, – пробормотал Истомин: он терялся, столкнувшись с критикой, исходившей от читателей. – Мне просто так подумалось… – Он смущенно улыбнулся. – Писатели вообще не пророки. Скорее интерпретаторы.
Капитан кивнул. Ему становилось все радостнее: опасения канули, растворились в оптимизме, который, как вода перед плотиной, все прибывал, все поднимался…
– А администратор! – сказал Петров. – Сколько он сможет рассказать, какие идеи придут ему в голову – дайте только встать на ноги!
– Доктор, – спросил Нарев в наступившей тишине. – Он поправляется?
– Да.
Врачи обычно говорят «да». До поры до времени.
