– Что вы делаете с нами, боже мой! – сказала она. – Что делаете! Но это не пройдет вам даром. Вы люди, почему же вы стараетесь жить, как червяки? Или вам так никогда и не понять, что любовь – не только часть постельного белья? Господи, почему все умные люди остались на Земле?
– Дети – это сложно, – сказал Петров, когда мужчины остались одни. – Это принципиальный вопрос.
– Почему женщинам вообще разрешают летать? – сердито спросил физик.
– Раньше вы как будто не возражали, – съязвил Нарев.
– Не отвлекайтесь, – попросил Петров. – Мы не успели еще прийти в себя, а проблемы уже возникают одна за другой. Так будет долго. И я не знаю, как мы с ними справимся.
Ранее существовала надежда; теперь ее не было.
До сих пор каждый из населения «Кита» являлся человеком со своей биографией, специальностью, опытом, своими родными, близкими и друзьями, которые далеко ли, близко ли, но существовали. Теперь ничего этого не оставалось, и все те бесчисленные коммуникации, что связывают человека с жизнью и дают ему силы жить, с утратой последней надежды на возвращение оказались прерванными. Люди лишились не только прошлого, которое всегда является частью полноценного настоящего, – они утратили, как им казалось, и самую возможность жить, потому что обычно люди под словом «жить» подразумевают не одно лишь физическое бытие, но сумму определенных условий, в которых и ради которых они поддерживают свое существование. А в этот комплекс условий непременно входят и работа, и близкие, и чувства, и среда обитания и, наконец, представления о будущем.
Сейчас все это ушло, и надо было либо создавать все заново, искать новый смысл, который смог бы опять придать жизни какое-то значение и ценность, либо умереть.
Весь опыт прошлого не мог тут помочь: на Земле и планетах каждый человек преследовал свою личную цель, которая являлась одной из мельчайших составных частиц большой цели, называвшейся «благо человечества», укладывалась в нее, как выстрелы, каждый из которых в отдельности непредсказуем, неизбежно укладываются в границы эллипса рассеивания. Теперь же эта большая цель исчезла. Люди «Кита» отныне сами были человечеством. И в чем заключается или может заключаться их благо, было непонятно.
Повышение уровня жизни? Но уровень этот был определен заранее; они ни в чем не испытывали нужды и не должны были испытывать ее до самого последнего дня жизни. Они не могли позволить себе никаких особых излишеств, но лишь потому, что сами условия жизни и обитаемое пространство с его ограниченностью и невозможностью расширения не допускали ничего, что заслуживало бы называться излишеством.
Достижение социального прогресса? Но трудно было допустить возникновение на «Ките» какой-то социальной несправедливости, так как не было цели, которую подобная несправедливость могла бы преследовать.
Благо потомства? Потомства у них не было.
Что же делать бедному человечеству? Этого никто не знал!
Не знал и Нарев.
Он был здесь, наверное, самым энергичным, самым деловым. С ним считались, ему верили, и вот наконец он занял место руководителя, и никто не оспаривал его права на это. Всю жизнь он полагал, что способен руководить людьми. И наконец такая возможность представилась.
А дальше? Что теперь? – думал он, уединившись в своей каюте.
Дальше – руководить. Иными словами – организовать усилия, направлять к достижению определенной цели. Может ли он организовать усилия двенадцати человек? Тут не о чем и говорить: случалось решать задачи куда труднее. А сможет ли направить? Конечно!
Если бы только знать – куда направить. К чему. Для чего.
Защищаться от угроз? Никто и ничто не грозит. Расширять, совершенствовать что-то? Нечего: корабль проектировали и строили умные люди, а места в нем для дюжины человек более чем достаточно.
Но если ты не в состоянии указать людям цель, зачем тебе власть?
Может быть, ради Милы? Стоящему у власти легче удовлетворить свои потребности, желания, даже прихоти. Быть с Милой – это мечта и потребность, вместе взятые. Однако…
Сменить власть – вовсе не значит объявить недействительными все ее установления. Кодекс Наполеона остался и при Бурбонах – сопоставление в духе Истомина… Но и без него ясно: все не так просто.
Капитан-то был прав: нельзя позволять эмоциям разгораться. Любовь – вещь опасная. Любящий человек склонен стремиться к идеалам. А значит – в какой-то степени отрицать то, что есть сегодня, потому что «сегодня» никогда не бывает идеальным. Когда сам не отвечаешь ни за что, критиковать легко. Но стоит тебе взобраться на вершину, как сразу же начинаешь видеть все другими глазами. То, что казалось самодурством или перестраховкой, вдруг оказывается нужной, полезной, целесообразной мерой.
Что же делать? Неизвестно. А ничего не делать тоже нельзя: руководитель обязан действовать. Хотя бы пока к нему еще не привыкли.
Думай, думай, думай…
Нарев сморщился, обхватил голову ладонями. Пустое дело, пустая голова. Ждать какого-то озарения не приходится.
Надо решать систематически.
Зачем живут люди?
Жизнь возникла не ради чего-то. Философы говорят: нельзя так ставить вопрос – для чего существует жизнь. Существует – и все. Возникла в процессе эволюции.
Однако философия – философией, а каждому человеку очень нужно знать, для чего живет он – он лично, он, взятый в отдельности.
Для чего живет, допустим, он, Нарев? Для чего живет старик Петров?
Это очень интересно: для чего живет Петров?
Старик Петров по обыкновению сидел в своем кресле, курил и улыбался людям, появлявшимся в салоне. Улыбнулся и Нареву, как прочим – доброжелательно, однако тому уже не в первый раз почудилось, что за улыбкой этой кроется что-то; она вроде матового стекла, за которым ничего не разглядишь, но нет-нет и промелькнет тень. Этакая Джоконда мужеска пола, на шестом десятке… Странно – улыбка эта привлекала Нарева, и он, заговаривая со стариком, чувствовал какой-то щекочущий холодок в груди. Забавное ощущение…
– Не угодно ли зайти ко мне? – сказал Нарев. – Как продвигаются дела с нашей конституцией?
Петров с готовностью поднялся: видно, ему и самому не терпелось поговорить на эту тему. В каюте Нарева они уселись, Петров тотчас же вытащил свои сигареты, а Нарев повернул регулятор климатизатора, стараясь, чтобы это не выглядело демонстративно.
– Закон, – сказал Петров, помолчав. – Это сложно – закон. Важно. Ведь, – он наставительно поднял палец, – в чем смысл жизни человека? (Нарев склонил голову набок, внимательно слушая.) В соблюдении законов. В этом – смысл, в этом – долг, в этом – жизнь.
«Цель жизни – в соблюдении закона? – подумал Нарев. Нет, это вряд ли так: ведь в этом случае сам закон должен преследовать какую-то цель, а он – лишь средство ее достижения. Но послушаем дальше…»
