Диспетчер секунду размышлял. Маячок – дешевый прием для тех, кто хочет блеснуть точностью финиша, не обладая еще тонкой навигаторской интуицией. Запрещенный приемчик: в Приземелье и так тесно. Неплохо было бы лишить «Лебедь» табельного имущества, пусть капитан Стелькин потом отдувается: маячок – вещь дорогая.
– Отставить, – сказал он сердито. – Используй преимущество, раз тебе его дали.
– Ладно, проскользну, – согласился Устюг с «Кита».
Теперь, собственно, можно было снова передать управление на дисэлектро, но как раз выпала свободная минутка, и диспетчер позволил себе еще полюбоваться на капитана, хотя лицо Устюга было знакомо вдоль и поперек, от пятнышка на подбородке до шрама на правой скуле – сувенира на вечную и добрую память об одной экспедиции в молодости. Что-то он весел, Устюжок. И вообще, какой-то странный сегодня.
– Сколько пассажиров везешь? Что подать для выгрузки?
– Девять. Хватит малого катера.
– Этак флот прогорит, – сказал диспетчер. – Не думают некоторые капитаны об экономике. А груз?
– Роботы и устройства высшего класса на реставрацию.
Устюг больше не смотрел на диспетчера: приборы требовали внимания. Повинуясь командам вычислителя, «Кит» плавно сходил с орбиты, едва уловимо замедляя ход. Умеет финишировать капитан Устюг. Что все-таки у него с физиономией? Диспетчер улучил мгновение, когда капитан смог отвести взгляд от индикаторов.
– Ты что – переусердствовал вчера на балу? Признайся, положа руку на сердце.
Капитан Устюг торжественно положил руку на сердце.
– Все ясно, – сказал диспетчер. – Сердце, между прочим, слева. Даже у капитанов.
– Вы там, на финише, тупеете от безделья, – проговорил Устюг сердито. – А я, по-твоему, куда показываю?
– Да направо, конечно, – сказал диспетчер, веселясь.
– Плохо спал?
– Нет, это ты… Ох!
Вот значит, что у него с лицом…
– Устюг, – негромко, напряженно сказал диспетчер. – Помню: у тебя отметина была справа. Ну, с того раза, когда у нас – там – сорвало перекрытие…
Капитан дотронулся до шрама.
– Вроде бы на месте.
– Устюг, ты сейчас какую руку поднял?
– Да правую же, понятно, – сердито сказал капитан. – Ладно, мне пора переходить на ручное.
– Ни-ни. Смотри на меня внимательно. Я какую руку вытянул? Видишь?
Кто-то из проходивших мимо диспетчеров едва удержался от смеха и, отойдя, шепотом сообщил соседям, которые были посвободнее в этот миг, что коллега учиняет капитану Устюгу розыгрыш по первой категории.
– Ну, левую. Ясно вижу.
– А ты забыл, что левая у меня – протез?
– Регенерат, – поправил Устюг. – Кто их отличит?
– Разве тогда регенерировали? Где твоя память?
– В тужурке оставил, – нетерпеливо сказал Устюг. – Ну, все, что ли? Это теперь такие тесты ввели для прибывающих из рейса?
Все, что ли? – подумал диспетчер. Все, все. Пусть садится. Тут разберемся, что у них получилось. Наверное, связь чудит и переворачивает все наизнанку. Пусть садится. Не шутка – задержать на орбите корабль, которому дано преимущество. Задержать по смехотворной причине, из-за чистой перестраховки.
– Все, мой хороший, – сказал он. – Триди-связь у вас барахлит. Несолидно, капитан. У кого другого, но у тебя… Ладно, швартуйся. Пришлем тебе мастеров.
Устюг пожал плечами.
– Вас понял. Иду на сближение с Космофинишем.
Они еще мгновение смотрели друг на друга, каждый видел собеседника в виде трехмерной эфемериды… Устюгу надо было только сделать движение – включить автомат схода с орбиты, – и через четверть часа, меньше – через двенадцать минут он подошел бы к Финишу, выбросил переходник, принял на борт финишкомиссию – медиков, таможенников… Устюг не сделал движения – медлил.
– Да нет, связь чудит, – успокоительно сказал диспетчер. – Что другое?
– Знаешь, – медленно проговорил Устюг, – может, и связь. Но за аппаратуру отвечает Рудик. И я не поверю, чтобы у Рудика связь делала, что хочет, а он даже не предупредил бы меня. Подумай: может, еще чем-то можно объяснить эту ерунду?
А ведь можно было еще чем-то. Диспетчер помнил только, что объяснение было страшненьким. Спине вдруг стало жарко под летней рубашкой. Что-то очень страшное было. Но что?
– Понял тебя, – сказал он и продолжал официально: – Капитан Устюг, разрешение на маневр отменяю. Займите резервную орбиту.
– Есть, – невесело ответил капитан Устюг.
У командующего Трансгалактическим флотом была бессонница. Уже третью ночь она не отпускала его – с тех пор, как вдруг, ни с того ни с сего, без всякого вроде бы повода, при швартовке посыльного катера взорвался Одиннадцатый спутник Звездолетного пояса; на нем было три человека – дежурные операторы. Третьи сутки командор тщетно пытался понять причину взрыва (опыта у него было, наверняка, побольше, чем даже у трех комиссий) – и не мог. И вот он, уже устав думать, сидел на веранде своей квартиры, которую от расстройства чувств даже увел с того места, где она простояла два года, и установил на двести метров выше, в третьем воздушном ярусе, – сидел на веранде и смотрел на звезды, где были его корабли и куда ему самому разрешали выходить не чаще раза в год. Вызов командор услыхал не сразу. В комнате он не зажег света и разговаривал, глядя сквозь нижнее окно на огни наземных сооружений. Потом он машинально перевел глаза вверх, хотя Большой Космофиниш находился сейчас над другим полушарием Земли, под ногами.
– Не понимаю, – сказал командор. – Он прибыл или нет? Тогда в чем же дело?
Его перебили, и он понял, что дело и на этот раз серьезное, раз его перебивают. Он попытался застегнуть халат, забыв, что это не тужурка. Потом зажег свет, протянул руку к справочнику и нажал букву К – «консультанты».
Профессор доктор Функ ворчливо сказал:
– Уснуть в мои годы – это искусство, а вы меня будите. Почему теперь происшествия случаются исключительно по ночам? Ну хорошо, хорошо…
Он был стар, и каждый раз, когда его, непременного члена Консультативного совета Трансгалакта, внезапно вызывали, не спрашивал о причине. Глубоко в нем обитало упование дожить до первого Контакта, и он всегда надеялся, что на сей раз его вызывают именно по этому поводу, и не спрашивал, чтобы не разочароваться раньше времени.
– Ах, зеркальное изображение, – сказал физик доктор Функ, позевывая. – Да, конечно, может быть, виновата связь. Связь, связь. – Он помолчал. – А может быть, и не связь. Говорить с ним можно? Тогда спросите-ка его… Координаты ведь устанавливаются при помощи оптики, а не электроники? Вот и спросите, как устанавливались координаты и не происходило ли при этом чего-нибудь такого. Если оптика дает им нормальное изображение, значит, виновата аппаратура связи. Итак, вы поняли? Не было ли при ориентировке чего-то такого… неразумного. – Слово ему понравилось. – Вот именно – неразумного.
