Мила встала на пути Устюга в самом конце коридора. Ей нечего было делать в палубах управления, и капитан не преминул сказать это.
– Он где-то здесь… – робко улыбаясь, ответила Мила.
– Кто? Нарев? Еремеев?
– Сын, – сказала она. – Знаете, потерялся Юрик. Он где-то тут, я знаю. Мне обязательно надо найти его. Он давно не ел и страшно голоден, ему боязно без меня, он ведь еще очень маленький. Не видели, капитан? Понимаете, днем шумно, но по ночам я слышу, как он ищет меня…
Она с надеждой поглядела на капитана, потом глаза ее потухли, она обошла Устюга и пошла дальше по коридору. Он на миг закрыл глаза и приложил ладонь ко лбу. Лоб был влажен и холоден, и капитан почувствовал, что рука его непроизвольно начинает дрожать.
Жаль: все кончено, жизнь прошла. Еще так мало прожито, а уже и любовь иссякла, и все остальное идет к концу.
Зоя откинула со лба прядь волос, села, устало положила руки на стол.
Что предпринять? Нарев говорит: живите! Работайте! Разве у вас не осталось ничего, что вам хотелось бы сделать?
Осталось, конечно. Но для кого? Работа не должна быть бессмысленной потерей времени, даже если времени много.
Зоя отперла шкафчик, достала ампулу, подержала ее на ладони.
А может быть, она неправа? Человек, изготовляющий вещь, чаще всего не знает, какая судьба ее постигнет. Наездит ли машина полмиллиона километров, или врежется во что-нибудь уже на другой день? Будет ли съеден кусок хлеба, испеченного из выращенных человеком зерен, или они просыплются по дороге, или кусок этот попадет в объедки? Человек не знает этого; он делает вещи и надеется, что судьба их будет доброй.
Значит, делать свое дело и не думать?
Зоя сама не знала, как это получилось: тонкое горлышко ампулы хрустнуло в ее пальцах. Она торопливо схватила инъектор. Содержимое ампулы перешло в приборчик.
Делать свое дело. Что ж, может быть, проведем ту проверку, которую не удалось поставить на Земле, потому что не оказалось Земли? Попробуем на себе те методы лечения, которые не удалось применить на Стреле-второй, потому что их тогда еще не было.
Зоя приложила инъектор к плечу и нажала кнопку. Дождавшись, пока жидкость проникла под кожу, отложила пустой приборчик.
Посмотрим, чем это кончится. По крайней мере будет интересно жить.
В этот день после обеда Петров, против обыкновения, не уселся в свое кресло. Он вышел из салона, спустился на несколько палуб и зашагал по коридору.
На полдороге встретился штурман. Глядя исподлобья, он посторонился, уступая путь. Петров внимательно посмотрел на него. Штурман молчал, взгляд его был враждебным.
Петров едва заметно улыбнулся, кивнул и прошел дальше. Он чувствовал, что штурман смотрит ему вслед.
Капитан ожидал Петрова там, где они договорились встретиться: на нейтральной территории, возле катерного эллинга.
– Капитан, – сказал Петров без предисловий. – Зреет драка.
– Да.
– Что вы об этом думаете?
Капитан помолчал.
– Пусть начинается скорее, – сказал он затем. – Нет ничего хуже ожидания.
– Вы полагаете?
– Предотвратить ее никто не в состоянии.
– Ошибаетесь, – сказал Петров. – Я могу сделать это. Но понадобится ваша помощь. Могу ли я рассчитывать на нее?
Капитан поглядел на него, борясь с сомнениями.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Что от меня требуется?
– Приходите без оружия. Иначе… у кого-нибудь могут не выдержать нервы.
На этот раз капитан молчал долго. Петров улыбнулся. Он сунул руку в карман и вынул флазер.
– Вот, возьмите.
Капитан удивленно взглянул на него.
– Это мой, – пояснил Петров. – Пусть хранится у вас… до лучших времен. Теперь вы согласны?
– Да, – сказал капитан.
Петров попрощался с ним кивком головы.
Предстояло голосование, но все готовились к бою. И выходя в этот день в салон, люди могли лишь гадать, какими они покинут его и покинут ли вообще. Все понимали, что будут драться, хотя не очень хорошо представляли из-за чего: наверное, просто чтобы доказать самим себе, что они все еще являются хозяевами жизни и ее распорядителями – хозяевами столь рачительными, что могут даже и пожертвовать этой жизнью ни за что.
Люди экипажа заняли один из углов салона. Вера пришла, оставив своего больного, но не присоединилась ни к экипажу, ни к пассажирам – сидела в стороне, словно представляя какое-то третье государство.
Ждали боя, и поэтому то, ради чего все как будто и собрались – принятие закона, – шло гладко, без задержек. Люди вряд ли вслушивались в то, что читал Петров. Они просто поднимали руки; экипаж воздерживался, всем своим видом показывая, что у них был и остается свой закон, над которым никто здесь не властен.
Наконец, последняя статья была принята. Тогда поднялся Нарев и все поняли: сейчас начнется.
– Уважаемые сограждане! – сказал он. – Отныне у нас есть Закон, которым все мы должны руководствоваться в дальнейшей жизни. И, как ни прискорбно, мы уже с первой минуты должны применить некоторые его положения к отдельным представителям нашего человечества…
Капитан бросил взгляд на Петрова. Старик сидел, как ни в чем не бывало. Наверное, не следовало верить ему и приходить без оружия, вернее всего, вообще не надо было приходить. В своих палубах экипаж оставался бы хозяином положения, теперь же их тут возьмут, чего доброго, голыми руками.
– Я обвиняю экипаж бывшего корабля «Кит», – торжественно произнес Нарев, – в пренебрежении своими обязанностями, в результате чего все наше человечество оказалось в безвыходном положении! И я требую…
В этот миг за спиной капитана встал Луговой. Взгляд его был хмур и решителен.
– Нет! – сказал он и вытянул руку. В ней был флазер. Палец штурмана лежал на спусковой кнопке.
Секунду все, оцепенев, глядели на матово отблескивавшее оружие. Нарев перевел взгляд на лицо штурмана и по выражению его глаз понял: сейчас выстрелит. Сейчас! Через секунду, через полсекунды…
Нарев никогда не думал, что храбр; в глубине души он считал себя весьма осторожным, чтобы не сказать больше. И, представляя, что он станет делать перед направленным на него оружием, допускал, что поведет себя не совсем достойно, и поэтому всю жизнь старался избегать таких ситуаций. Но сейчас, к собственному удивлению, он не упал на колени, не закричал и даже не закрыл глаза. Он улыбнулся и, не глядя больше на штурмана, посмотрел на Милу.
– Ну, дорогая… – проговорил он спокойно. – Желаю вам…
Штурман выстрелил. В последний миг капитан ударил штурмана по руке, перехватил оружие. Импульс ушел в потолок. Устюг, тяжело дыша, выворачивал руку штурмана. Луговой сопротивлялся. Флазер выпал. Инженер подобрал его и сунул в карман. Нарев улыбался. Мила глядела на него широко раскрытыми глазами, и щеки ее розовели.
