– ДОНАР! – выкрикнул Сегимер.
– ДО-НАР! ДО-НАР! ДО-НАР! – взревели остальные воины. Мальчик присоединился к их хору, но его детский голосок потерялся в шквале их криков. – ДО-НАР! ДО-НАР! ДО-НАР!
– Поклянитесь! – приказал жрец, когда выкрики стихли.
Вперед шагнул Сегимер. Мальчика тотчас охватила гордость за отца.
– Я, Сегимер, вождь херусков, клянусь Донару, что не сложу оружия, пока римляне не будут изгнаны навечно с наших земель. Да покарают меня боги, если я сойду с пути борьбы!
Жрец молча наблюдал за тем, как один за другим воины приносили клятву, обещая, что будут сражаться до тех пор, пока враг не будет разбит и изгнан на другой берег реки. Черед мальчика настал в самом конце. В присутствии такого большого числа взрослых мужчин он сильно волновался, и его голос немного дрожал, но, к его радости, никто не посмеялся над ним и не рассердился на него. Жрец даже одобрительно кивнул ему. Когда же он вернулся и встал рядом с остальными воинами, отец сжал ему плечо.
Жрец сделал знак рукой. Четыре его помощника схватили ближнего пленника, низкорослого римлянина с круглым лицом, и поволокли вперед. Тот упирался и лягался, но его бесцеремонно бросили на пустой стол и связали по рукам и ногам веревками.
Воцарилась мертвая тишина. Было слышно лишь, как стонет римлянин.
И все же мальчик по-прежнему не верил в то, что должно было произойти. Но нет. Стоило ему посмотреть на лица окружавших его воинов, внезапно ставшие такими строгими и холодными, как он окончательно укрепился в своих подозрениях. Его взгляд вернулся к столу и распростертой на нем жертве.
Старый жрец выбрал кривой железный коловорот и поднял его над головой.
– Без глаз римляне будут слепы. Они не увидят наших засад и ловушек, наших тайных лагерей.
Из груди собравшихся вырвался кровожадный вздох. Неужели сейчас?.. При мысли об этом мальчик вздрогнул.
Между тем жрец приблизился к столу. Два помощника жреца прижали голову римлянина к столу. Вопли пленника сделались еще громче.
Низкий голос что-то прокричал на неизвестном мальчику языке. Это кричал римлянин в шлеме. Он даже, насколько позволяли его путы, вырвался вперед. Его слова были обращены к жрецу, его помощникам и всем собравшимся воинам.
– Что он говорит, отец? – шепотом спросил мальчик. – Тудрус?
– Что они – воины, – тихо ответил Сегимер, – люди чести и не заслуживают, чтобы с ними обращались как с животными. Он просит, чтобы их убили с уважением.
– Он прав, отец?
Глаза Сегимера превратились в две льдинки.
– Разве они с честью убили твоих двоюродных братьев? Или твою тетю? Или десятки безоружных жителей деревни, которые погибли в тот день?
Мальчик не знал, как погибли его родственники. Как не понимал всего, что дети постарше рассказывали о зверствах римлян, однако был уверен, что вспороть живот беременной женщине – нехорошо, так поступают только очень злые люди. Он подавил в себе жалость.
– Нет, отец.
– Вот поэтому они умрут как животные.
Иного они не заслуживают, подумал мальчик.
Римлянин неожиданно умолк: помощники жреца сбили его с ног и заткнули рот кляпом. Жрец склонился над привязанным к столу пленником. Ночной воздух содрогнулся от жуткого вопля. Такого пронзительного крика мальчик еще ни разу не слышал. Жрец же положил на стол что-то маленькое, красное и влажное. На миг вопль сделался чуть тише, но уже через секунду зазвучал с новой силой. Это жрец крутанул коловоротом во втором глазу своей жертвы.
Повернувшись к воинам, жрец вскинул над головой окровавленную руку с зажатыми в них шариками.
– Ослепленный римлянин не видит нас! Прими эту жертву, великий Донар!
– ДО-НАР! ДО-НАР! ДО-НАР! – выкрикивал мальчик до тех пор, пока не охрип.
Жрец бросил глаза пленника в костер. Вверх взметнулись искры.
– ДО-НАР! – взревели воины.
Отложив коловорот, жрец взялся за нож с длинным лезвием. Он вонзил его в рот римлянина. Темная кровь обагрила жрецу руки, из глотки пленника вырвался клекочущий крик.
– Без языка римлянин не может лгать нам! – произнес жрец и бросил в огонь окровавленный ошметок.
Мальчик зажмурил глаза. Пленник должен умереть, решил он. Что, если это он убил моих двоюродных братьев? Резкий удар отцовского локтя заставил его вновь смотреть на происходящее.
– ДО-НАР!
Жрец вонзил нож римлянину в грудь и деловитыми движениями несколько раз повернул лезвие. Дробь пяток по столу участилась, но затем снова сделалась реже. К тому моменту, когда жрец отбросил нож и взялся за пилу, тело пленника перестало дергаться. Несколько движений, и жрец вскрыл грудную клетку и вырвал из пучка кровеносных сосудов сердце. После чего победоносно вскинул над головой как боевой трофей.
– Без сердца у римлянина нет храбрости! Нет силы!
– ДО-НАР! ДО-НАР! ДО-НАР!
Мальчик был рад и благодарен этим крикам.
При всей его ненависти к римлянам от этого кровавого зрелища его выворачивало наизнанку. Он полузакрытыми глазами наблюдал за тем, как тело жертвы уложили в погребальный костер и подожгли. Второй, третий и четвертый римляне разделили участь первого.
Наконец Сегимер обратил внимание на сына.
– Смотри внимательно! – приказал он.
Мальчик неохотно повиновался.
– Ты знаешь, как умерли твои двоюродные братья? – жарко дохнул Сегимер в ухо сыну.
Мальчик хотел ответить ему, но язык как будто присох к нёбу. Он лишь мотнул головой.
– Он пытался защитить свою мать, твою тетю. Он был маленьким мальчиком, так что римляне без труда разоружили его. Они повалили его на землю, и один из них вогнал копье ему в зад. Этот сын шлюхи сделал так, чтобы он умер не сразу. Мальчик был жив, пока убивали его брата и насиловали перед ним его мать.
Горючие слезы, слезы ярости и ужаса, потекли по щекам мальчика, но отец продолжал свой рассказ.
– Он был еще жив, когда вечером мы вернулись в разоренную деревню. Твоему дяде, отцу мальчика, пришлось избавить его от мучений. – Сегимер приподнял подбородок сына, заставив смотреть ему в глаза. – Вот такие твари эти римляне. Ты понял?
– Да, отец.
– Хочешь, чтобы такое случилось с твоей матерью или младшим братом? С твоей бабушкой?
– Нет!
– Тогда пойми, что, принося римлян в жертву Донару, мы поступаем правильно. Так надо. Когда прогремит гром, это значит, что бог принял жертву. И мы обязательно их победим.
– Я понимаю, отец.
Сегимер посмотрел в глаза сыну, и тот не стал отводить взгляд. Он медленно кивнул.
Мальчик досмотрел церемонию кровавого жертвоприношения до самого конца. Жертвенный стол был заляпан сгустками крови, воздух наполнился какофонией воплей и тошнотворной вонью горелой человеческой плоти. Всякий раз, когда к горлу подкатывался комок рвоты, мальчик заставлял себя думать о насаженном на копье двоюродном брате, о том, как мучили мать и брата этого несчастного. Эти образы изгоняли из его сознания все прочее. Они заставляли его сердце клокотать яростью, вызывали желание выхватить у жреца нож и раз за разом вонзать его в тела римлян.
