– Понятия не имею, о чем ты говоришь, – злорадно солгал Арминий.
– Я про твою конницу, которая только что проскакала мимо. Они едва не налетели на моих солдат. Это вызвало великое… – центурион не сразу нашел нужное слово, – замешательство.
– Но ведь никто ни на кого не налетел.
– Так-то оно так, но могла начаться паника… – Центурион вновь задумался. – Некоторые мои новобранцы…
Арминий удивленно поднял брови.
– Паника? С каких это пор солдаты Семнадцатого легиона стали впадать в панику?
– Это естественная реакция людей, которые раньше никогда не видели атакующую кавалерию, – с явной неприязнью ответил центурион.
– В следующий раз, когда ты откроешь рот, не забудь назвать меня господином, – парировал Арминий, чувствуя, как в нем закипает гнев.
Центурион опешил. Однако затем нервно сглотнул и добавил:
– Господин.
– Я сначала не стал обращать внимания на твою фамильярность, центурион, ибо я не великий сторонник церемоний. Однако когда кто-то проявляет неуважение, я считаю своим долгом напомнить ему, что командую ало́й, приданной Семнадцатому легиону. Я не просто рядовой римский гражданин, как ты. Я – всадник. Или ты забыл об этом? – спросил Арминий, сверля центуриона взглядом.
– Не забыл, господин. Приношу свои извинения, господин, – покраснев, пролепетал центурион.
Выждав несколько секунд, Арминий нанес по самолюбию центуриона еще один удар.
– Ты что-то начал говорить?
– Некоторые из моих солдат не привыкли к кавалерии, господин. Пока не привыкли, – поспешил добавить центурион. – Я был бы крайне благодарен, если б твои всадники не подъезжали к ним слишком близко.
– Ничего не могу обещать, центурион. Может, вам лучше заняться строевой подготовкой где-нибудь в другом месте? И еще я посоветовал бы, чтобы твои люди чаще соприкасались с кавалерией. Пусть привыкают, иначе в первом же бою они испугаются и станут легкой добычей противника, – с холодной улыбкой сказал Арминий. – Свободен, можешь идти.
– Слушаюсь, господин.
Центурион сумел вложить в формальную вежливость салюта всю свою антипатию. Это был тонкий ход, и он больно задел самолюбие Арминия. В отместку он заставил своих всадников повторить маневр, так испугавший новобранцев когорты. После третьего раза центурион признал свое поражение и отвел когорту на другую сторону плаца. Арминий злорадно посмотрел им вслед. Впрочем, этот демарш вряд ли пойдет на пользу его отношениям с центурионами. Если этот болван пожалуется легату, то он, Арминий, получит нагоняй. Впрочем, какая разница! Оно того стоило. Центурион будет знать свое место.
Спустя несколько часов Арминий был у себя, продолжая обдумывать план действий. При этом он беспокойно мерил шагами свою скромную комнату. Десять шагов от стены к стене, туда и обратно. Колючий взгляд на бюст Августа, поставленный здесь лишь за тем, чтобы все думали, что он любит и почитает своего императора. Время от времени взгляд Арминия скользил по разложенной на столе карте. Чтобы она не скручивалась в свиток, углы пришлось придавить масляными лампами.
С севера на юг тянулась широкая лента Ренуса. Его извилистые притоки змеились по всей Германии. Отмеченные чернилами квадратики обозначали римские военные лагеря и форты. К востоку от Ренуса их было меньше, чем к западу, но все меняется, сердито подумал Арминий. С каждым годом влияние Рима распространялось все дальше и дальше, шансы же на успех восстания уменьшались. Если оно не произойдет этим летом, считай, не произойдет никогда.
Пора узнать настроения вождей других племен и проверить их верность. У него есть прекрасная возможность сделать это в самые ближайшие дни. Наместник Германии Вар вызвал его в Ветеру, что примерно в шестидесяти милях к северу отсюда. Вместо того чтобы быстро добраться туда по мощеным дорогам на западном берегу Ренуса, он может, подобно большинству ауксилариев, проделать путь вдоль другого берега. К сожалению, у него вряд ли получится сделать крюк, чтобы проведать родных: земли херусков лежат слишком далеко к востоку. Зато Арминий встретится с вождями племен, которые, как он надеялся, согласны встать на его сторону.
Конечно, его план сопряжен с риском. Любой двуличный вождь, желающий показать Риму свою преданность, может на него донести. И если Вар или любой старший чиновник в это поверит, ему конец. Не смей трусить, сердито приказал себе Арминий, вспомнив своих кузенов и тетку, безжалостно убитых римлянами. Если он не отомстит за них, их тени будут преследовать его и в другой жизни. Как жаль, что его брат Флав не разделяет его чувств, но тут уж ничего не поделаешь! У Флава, который на несколько лет младше его, всегда был буйный нрав. Они никогда не ладили, даже в детстве, так что неудивительно, что Флав предан Риму и душой, и телом.
Как-то раз, несколько лет назад, Арминий поделился с ним своей ненавистью к удушающим объятиям, в которые Рим заключил Германию. Яростная реакция Флава навсегда отбила у Арминия желание говорить с братом на эту тему. Не будет он обсуждать ее с ним и сейчас.
Тук. Тук. Тук. Тяжелые удары в дверь вернули его из грез в действительность.
– Кто там?
– Осберт.
Хотя это имя и не было именем херуска, тот, кто стоял за дверью, вряд ли был римлянином. Он обошелся без слова «господин». Назови его так кто-то из его воинов, Арминий изрядно удивился бы. Это была еще одна привычка его соплеменников, на которую офицеры-римляне посматривали свысока. То, что германские вожди относились к соплеменникам как к себе равным, было выше их понимания.
– Входи.
В комнату вошел германец, такой же бородатый, как и Арминий. Низкорослый, с выпуклой, словно бочонок, грудью, пьяница и задира, Осберт был одним из его лучших воинов. Он бесцеремонно подошел к карте и провел корявым пальцем по дороге, ведущей на восток.
– Думаешь о походе, Арминий?
– Да.
– Ничего сложного, да поможет нам Донар.
– Верно, – ответил Арминий. «А вот это мы еще посмотрим», – добавил он про себя. Посвящать Осберта в свои замыслы ни к чему. – Что привело тебя ко мне?
– Жрец Сегимунд будет приносить жертву на алтаре в честь Августа. Он с радостью примет пожертвования, поэтому мы с парнями приведем несколько баранов. Я знаю, ты не из тех, кто ищет милости богов, но наши воины будут счастливы принять благословение Сегимунда прежде, чем мы покинем лагерь.
Эта церемония послужит укреплению духа воинов, решил Арминий.
– Я приду. Думаю, будет нелишне узнать, что боги на нашей стороне.
Большой алтарь в честь Рима и Августа был установлен восемь лет назад по приказу первого наместника Германии, Луция Домиция Агенобарба. В честь этого события поселение было переименовано из Оппидум Убиорум, «лагерь убиев», – в Ара Убиорум, «жертвенник убиев». Огромный каменный прямоугольник алтаря покоился на постаменте, украшенном изображениями эпизодов из жизни Августа и его семейства, главным образом сценами жертвоприношений. Своими размерами он превосходил все жертвенники, какие можно увидеть снаружи других храмов. Он был настолько огромен, что стоявшее позади него святилище Августа, чей фасад украшали шесть огромных колонн, казалось на удивление небольшим, хотя и было призвано поражать своим величием.
