Но «верующие» имели возможность стать «чистыми». Это происходило в ходе церемонии, имевшей свой эквивалент у катаров и похожей на церемонию рукоположения у манихеев. Это было нечто вроде крещения Святым Духом, которое богомилы формально противопоставляли христианскому крещению, считая последнее бесполезным. Это «таинство», если можно так сказать, вероятно, предполагало длительную подготовку или инициацию. Новый «избранный» должен был исповедаться, провести некоторое время в молитвах и медитациях, соблюдая при этом пост. После этого в присутствии собрания «избранных» и «верующих» он получал окончательное посвящение, включавшее его в категорию «избранных». Похоже, эта церемония сводилась к тому, что новому «избранному» возлагали на голову Евангелие и читали «Отче наш», в то время как участники собрания пели гимны, держась за руки.
К этой метафизической мифологии добавлялась вера в перевоплощение. В текстах, касающихся богомилов, открыто об этом не сказано, но без такой веры, как и у манихеев, обойтись было нельзя, потому что она решала проблему «верующих», которые неминуемо были бы осуждены, если бы не имели возможности перевоплотиться и тем самым очистить свое божественное духовное начало от всякой жизненной материальности. Некоторые богомильские секты, исповедовавшие радикальный дуализм, отрицали воскрешение плоти и Страшный Суд. Но богомилы, похоже, признавали переселение душ — не для «чистых», которые освободились окончательно, но для «верующих», которые должны были некоторым образом пройти свое чистилище в последующих земных жизнях. Правда, догмат о перевоплощении противоречит христианскому догмату о воскрешении и Страшном Суде.
Богомилы довольно долго оставались в Болгарии и в ближайших окрестностях Константинополя — как на землях, подчиненных империи, так и на землях, завоеванных мусульманами. Их изгоняли и преследовали, особенно христиане. Но просачиваться через Балканы в западном направлении они стали преимущественно после 1140 года, когда император Мануил Комнин принял энергичные меры против них и их влияния в городе. Тогда их в большом количестве можно было встретить на землях, ныне составляющих Югославию, на далматийском берегу и в Северной Италии. Скоро они проникли в итальянские города, добрались до Окситании и Северной Франции. Один документ, копия которого сохранилась в книгах записей каркассонской инквизиции, упоминает «секрет еретиков Конкореццо, привезенный из Болгарии епископом Назарием». Ведь в Средние века на Западе говорили не «богомилы», а «болгары» или «бугры» — их называли так по стране, где богомилы дольше всего проживали.
Добрались ли богомилы до Монсегюра и появился ли катаризм благодаря им? Есть искушение усмотреть прямую преемственность между богомилами и катарами: точки соприкосновения их доктрин более чем очевидны, те и другие — дуалисты. К тому же название «Бюгараш» в Разе достаточно свидетельствует если не о реальном присутствии болгарских богомилов в этой местности, то по меньшей мере о связи между болгарской и альбигойской ересями. Притом в Окситании нашли некоторые изображения, однозначно напоминающие произведения богомильского искусства, хотя бы знаменитые дискообразные кресты. В Окситании насчитывается немало таких крестов. Есть они и в Болгарии. Но они есть и в Швеции — стране происхождения вестготов.
Что бы то ни было заключить о происхождении этих каменных крестов трудно. Известно, что богомилы отказывались почитать тот крест, который им навязывали римляне. Для них крест был не орудием мучительной казни Иисуса, а солярным символом или же геометрическим изображением человека-Иисуса, где концы креста соответствуют голове, двум рукам и ногам. Таким образом, это живой Христос, а не бог, умерший на орудии казни для представителей самых низших классов общества. Они, как позже катары, могли представлять Иисуса только живым человеком с распростертыми руками или с изображением солнца вместо головы, отчего все приобретало совсем другое значение. Когда же богомилы и катары использовали латинский крест, они никогда не изображали на нем тело Иисуса, находя в таком изображении нечто оскорбительное и низкое. Позже так же станут поступать протестанты. У катаров иногда будет использоваться и розетка, символизируя солярного Христа.
Не отрицая возможного богомильского влияния на форму некоторых крестов, найденных в Окситании, надо все-таки отметить, что эти кресты обычны на всей территории, которая зависела от графов Тулузских. На каком основании во что бы то ни стало усматривать в них катарскую или богомильскую символику? Крест с четырьмя ветвями, вписанный в круг, входит в состав герба графов Тулузских, и символ это очень древний — он возник задолго до эпохи катаров. Проблемой этих крестов занимались многие экзегеты. На эти кресты извергли потоки слов «эзотерики» и «герметисты» всех мастей. Конечно, эти кресты интригуют. Но если проявить любознательность и посмотреть, например, в Кабинете медалей Национальной библиотеки в Париже на галльские монеты народа вольков-тектосагов, населявшего Лангедок в эпоху Цезаря, на большой части этих монет можно увидеть знаменитый крест с четырьмя ветвями, вписанный в круг, — таинственный дискообразный крест. В тулузской Окситании этот крест — несомненно кельтский, об этом убедительно говорят данные археологии и нумизматики. Он не имеет никакого отношения ни к богомилам, ни к катарам, если не считать, что принадлежит одновременно к сфере болгарской и окситанской культур. А также, не забудем, к сфере шведской культуры, откуда произошли вестготы.
Тем не менее было бы немыслимо отрицать контакты между богомилами и будущими катарами. Их доктрины слишком близки. И некоторые изобразительные памятники, кроме крестов, показывают, как обращает внимание Рене Нелли, «что между богомилами и катарами в плане изобразительной символики были такие же контакты, как в плане религиозном и философском. Мы, естественно, не утверждаем, что эти сюжеты изобрели богомилы, но считаем, что катары позаимствовали эти темы у них»
[26]. Причина этого, похоже, понятна.
Во всяком случае, богомильство по своей сути представляет собой оригинальное смешение, с одной стороны, серьезной попытки реализовать в этом мире предписания реформированной христианской морали, с другой — дуализма, сначала вошедшего в повседневность, прежде чем стать догмой. «Богомильство очень родственно этому необыкновенному еретическому течению на Западе и внесло в него дуализм. Но богомилы и катары не абсолютно идентичны. Запад никоим образом, в том числе и в отношении еретиков, которых он чаще всего преследовал, не представляет собой просто копию Востока. Пусть учение, Писание, миссионеры пришли с Востока. Но ересь на Западе с начала этого тысячелетия имела свои законы и свой облик, присущий только ей»
[27].
Действительно, к проявлениям сходства надо относиться с осторожностью и избегать наложения культур, очень разных по происхождению и по сути. Если аналогии между двумя разновидностями религии очевидны и реальны, из этого еще автоматически не следует, что одна вытекает из другой.
