Единственным таинством, если его можно так назвать, которое практиковали катары, был знаменитый consolamentum. Он проводился в двух разных формах, соответствовавших двум различным ситуациям. Прежде всего consolamentum давался верующему, желающему вступить — и которого сочли достойным вступить — в категорию совершенных. В этом случае новый совершенный должен был обязаться соблюдать все правила, связывающие тех, кто утверждает, что достиг достаточной степени мудрости и чистоты. Это был акт крайней важности, потому что получить это звание — или стать им облеченным — можно было только раз в жизни. Этим объясняется строгость, суровость, упорство и вера совершенных, а также безмятежное приятие ими смерти, когда их приговаривали к сожжению на костре. Отречься от своей веры значило навсегда отречься от своего consolamentum, то есть деградировать с риском оказаться в низшем положении во время следующего воплощения.
Другая форма consolamentum могла быть совершена совершенными над верующими просто по просьбе последних, но только в случае, когда тем грозила смертельная опасность. Это был некоторым образом эквивалент крещения, которое любой христианин мог совершить над человеком, который еще не крещен и которому угрожает смерть. Но действие этого consolamentum не сохранялось надолго: если человек оставался жив, таинство теряло силу, и его можно было совершать несколько раз, в зависимости от обстоятельств.
Ритуал в том и другом случаях был идентичен. У верующего, который желал стать совершенным, спрашивали, хочет ли он вернуться к Богу и Евангелию. Если он отвечал утвердительно, с него брали обещание, что на будущее он воздержится от всякой запретной или нежелательной пищи, что не будет вступать в плотскую связь, что не будет лгать, что не будет клясться и что никогда больше не покинет катарскую общину, даже под страхом смерти от огня, воды или любой другой. Принеся эти обещания, кандидат читал «Отче наш», единственную допущенную католическую молитву, однако разрешенную только совершенным, — потому что «Отче наш» считался молитвой, которую ангелы читают перед престолом Бога, — и в еретической версии: вместо panem quotidianum [хлеб насущный] говорилось panem supersubstantialem, «сверхсубстанциальный хлеб», потому что для катаров материальный хлеб был созданием дьявола, как и все остальное. После того как новый избранник зачитывал это «еретическое» «Отче наш», совершенные налагали руки на него и возлагали ему на голову «Книгу» — вне всякого сомнения, Евангелие. Наконец, ему даровали поцелуй, и все собрание падало перед ним ниц.
Есть и еще один обряд, совершенно особый, известный нам только по осаде Монсегюра в 1244 году: convinenza. Это вариант consolamentum на случай войны, совершавшийся над воинами, которые рисковали получить смертельную рану и утратить дар слова. Прежде чем пойти в бой, они «договаривались» с совершенными, что над ними будет совершен consolamentum без того, чтобы они отвечали на традиционные вопросы и читали «Отче наш». Но такая convinenza была, похоже, актом совершенно исключительным.
Остается проблема endura. У катаров была настолько пессимистичная концепция мира, что их противники не колеблясь считали их склонными к самоубийству: по всей логике люди, верящие, что они ангелы, заключенные в тюрьму телесной оболочки, могут испытать искушение сократить путь и как можно быстрее бежать из своей тюрьмы. К тому же их смелость перед лицом смерти, даже самой ужасной — на костре, и голодовки, которые предпринимали некоторые из них в застенках инквизиции, могли способствовать поддержанию мнения о некоем подобии ритуального самоубийства. Но это были лишь отдельные случаи, и никакого следа призывов к самоубийству в катарской доктрине нет. Если вдуматься, самоубийство скорее помешало бы процессу очищения, которое происходит благодаря покаянию и страданию, претерпеваемому в мире. Но что остается немного загадочным — это практика endura.
Эта практика не древняя и касается только последних катаров, катаров XIV века. Благодаря книгам записей инквизиции известно, что еретики, в основном женщины, доводили себя путем endura, то есть длительного голодания, до смерти. Это голодание якобы им предписывал диакон их общины. Факт, похоже, исторически доказан, и есть другие примеры, когда катары уходили в горы посреди зимы, чтобы умереть от голода и прежде всего от холода. Но эта практика ограничена во времени — она относится только к началу XIV века — и в пространстве — она затрагивает лишь область Юсса-ле-Бен и высокогорную долину Арьежа. Вне этих пределов ни одного подобного примера не известно, и в любом случае этого не происходило в более ранние времена, когда катаризм имел сильную организацию. Несомненно, в этой endura надо видеть последнее и отчаянное проявление катарской веры в эпоху, когда дело катаров было уже обречено. Это не мешает некоторым нашим современникам, называющим себя катарами XX века, выделять endura как аутентичный ритуал и даже проповедовать ее, делая из нее один из самых важных элементов учения. Надо напомнить, что знаменитый Отто Ран, автор книги «Крестовый поход против Грааля», бесспорно нацист, таинственно исчезнувший в 1939 году, якобы совершил endura в горах на австрийско-германской границе
[31]. Сакральный аспект такого самоубийства, хорошо известный и практикуемый у эскимосов среди стариков, ставших бесполезными для племени, породил множество легенд…
В любом случае это доказывает, что на рубеже XIII–XIV веков катаризм уже угасал и каждая группа катаров, избежавшая инквизиции, поступала по собственному разумению. Между рассеявшимися катарами уже не было связей. Но в конце XII — начале XIII века такая связность, такое, можно даже сказать, единство были очень крепки. Тогдашние катары создали диоцезы. В пределах каждого диоцеза, помимо огромной массы верующих, были совершенные, «избранные», считавшие, что только они и есть «катары», то есть «чистые». Но некоторые из этих совершенных носили сан диаконов, и на них, вероятно, была возложена особая миссия — в частности, проповедовать перед населением, чтобы обратить его, или перед верующими, укрепляя их веру. Пусть слово «диакон» не сбивает с толку: катары отвергали всякую священническую иерархию и саму идею священства. Лишь в контакте с ортодоксальными христианами, чтобы более эффективно противостоять им, катары заимствовали у Церкви размытую иерархическую систему, чтобы координировать усилия и организовать защиту перед лицом гонений.
Обычно тех, на кого следует возложить ответственные должности, выбирали верующие и совершенные, собравшись на общее собрание. Некоторые катары жили изолированно, как настоящие отшельники: они не участвовали в жизни общины. Других, стало быть, назначали диаконами, и жили они в основном в городах. Именно из их числа выходили проповедники, мудрецы, теологи. Некоторым образом они были духовными вождями общины. Но собрание совершенных брало на себя также избрание ответственного главы диоцеза. Его именовали епископом, но это просто удобное название, не более того. Кстати, если епископ неудовлетворительно выполнял положенные ему функции, собрание могло отозвать его и выбрать на его место другого. Епископ служил всей катарской общине, не имея никаких священнических прерогатив. Он был лишь первым среди себе подобных, притом временно, волей обстоятельств. И избирали его в некотором роде демократическим путем. При епископе могли быть два коадъютора, «старший сын» и «младший сын», помогавшие ему в выполнении его задач, и если епископ умирал, ему наследовал старший сын, пока община не изберет другого епископа. Так поддерживалось единство — выглядящее с первого взгляда немыслимым — групп, состоящих из мужчин и женщин разного происхождения и порой исповедовавших несхожие взгляды, групп, полностью признававших свободную дискуссию и никогда не отвергавших с порога аргументы противников. Нельзя говорить о терпимости: скорей уж стремление к постоянному поиску истины способствовало тому, что катаров запомнили как мужчин и женщин образцового благочестия и величайшей интеллектуальной честности. Но потому-то они и представляли опасность для Римской католической церкви: они подавали плохой пример как прихожанам, так и населению, которое хотела вовлечь в свою орбиту монархия Капетингов.
