Глубокое отличие между доктринами катаров и друидов заключается в том, что у кельтов нет первозданного Бога: кельтский Бог — это результат коллективных действий всех существ, в то время как сами существа происходят от Бога. Материя не является ни Злом, ни средством, помогающим душам вновь обрести царство Света: это иная сторона бытия, первое бытие Духа. Исходя из этого, довольно сложно говорить о единстве взглядов катаров и друидов. Каким бы ни был дуализм катаров, пусть даже ставший под конец монизмом, понятным лишь теологам, все же эти две системы несовместимы. Бог в понимании кельтов немыслим в образе неизменной, застывшей субстанции — он, как и весь мир, находится в непрерывном становлении, во всем множестве материальных и духовных его проявлений. Материя и Дух, в свою очередь, идентичны по сути, отличаясь друг от друга лишь формой. Для катаров Бог всегда был: после падения ангелов, лишившихся Света, он вновь стал Духом, отрицающим Материю в силу ее иллюзорности.
Несмотря на видимое сходство в некоторых моментах учения, эти две концепции несопоставимы. Ни один друид (если, конечно, он друид) не станет катаром. Обратное может произойти лишь в мечтах или в расстроенном воображении.
Глава III
СОЛЯРНЫЙ КУЛЬТ?
Вероятно, в воображении читателя уже сложился свой образ Монсегюра и его окрестностей: затерянный край, полный тайн, — его дороги исхожены людьми, грезящими о далеких временах катаров, а на горных тропинках и в пещерах можно повстречать романтиков, ищущих Святой Грааль… Однако столь пленительный образ Монсегюра не может затмить его реальное значение для истории: события 1244 года превратили его в своего рода символ сопротивления окситанского народа, защищавшего от неизбежной колонизации лангедокскую цивилизацию. Пожалуй, один этот исторический факт гораздо важнее, чем сотни гипотез о секретах окситанского края.
Памятник, установленный у подножия пога, — яркое тому свидетельство, напоминающее о том, к чему может привести людская нетерпимость… Кое-кто, возможно, заметит, что окситанский край перестал быть независимой страной еще до трагедии, разыгравшейся в стенах крепости катаров, — точкой отсчета может служить битва при Мюре. Однако холокост Монсегюра говорит сам за себя, и поныне потрясая людское воображение. Вне всякого сомнения, именно здесь, 16 марта 1244 года, катары и провансальцы, находившиеся в подчинении графа Тулузского и графа де Фуа, потеряли свою независимость — как потеряли ее в конце XV века бретонцы в битве у Сент-Обен-дю-Кормье. Костер Монсегюра стал простым и емким образом жестокой победы французской гегемонии над непохожей Окситанией. Замок катаров действительно можно назвать настоящим памятником смерти. Смерти ни за что. Вот отчего навевают грусть его древние стены. Вот отчего в крепость и поныне стекаются те, кто осознает, что в тот страшный день у Окситании отняли душу.
Окситанцы чем-то напоминают катаров: дьявол застал их врасплох, когда они крепко спали. Очнувшись, окситанские «падшие ангелы» обнаружили, что они стали «пленниками материи» — иного уклада, непривычного и чуждого им. Как следствие этого, безрадостное странствование, тоскливый взгляд, устремленный к горам, окутанным легкой дымкой, — словно там, в этом тумане, проскальзывает тень утерянной страны, отчего сжимается сердце у тех, кто все еще хранит ее былой образ в памяти.
Но ветер, гуляющий в стенах крепости, доносит до меня не дух былого времени, а лишь странные, искаженные голоса. И вечернее солнце соскальзывает с гребня горы за горизонт, как сирена в глубокие воды…
А утром на пог взбираются те, у кого хватает смелости и энтузиазма подняться к руинам замка в столь ранний час праздника летнего солнцестояния. Что заставляет людей (и, надо сказать, множество людей) за два дня до солнцестояния или спустя два дня штурмовать вершину горы, на которой расположился замок катаров? Желание увидеть, как первые лучи солнца, прорезавшие тьму на востоке, скользнув по вершине Бюгараш, коснутся бойниц донжона…
Это, очевидно, неслучайно. Стоунхендж, странный памятник мегалитической эпохи и бронзового века, расположенный на равнине близ города Солсбери, графство Вилтшир (Англия), имеет любопытную особенность: в утро летнего солнцестояния первые лучи света падают на центральный камень, после чего следуют от него к галерее, напоминающей церемониальную аллею. Предполагают, что это сооружение играло роль солнечного храма. Диодор Сицилийский сообщил о нем то, что приписывала памятнику местная традиция: согласно ей, девятнадцать лет подряд в Стоунхендж спускался сам Аполлон (этот временной отрезок, соответствующий длительности солнечного цикла, будет вновь использован в кельтском христианстве). Можно найти и другие образцы подобных сооружений — например, аллея менгиров Карнака, в Морбиане. Не вызывает сомнения и то, что замок Монсегюр был задуман и построен с тем расчетом, чтобы в донжон проникали первые лучи солнца в день летнего солнцестояния.
Это обстоятельство позволило предположить, что Монсегюр, игравший роль оборонительного сооружения, ставший центром сопротивления катаров, изначально был задуман как храм. В пользу подобного предположения говорит и то, что условия капитуляции крепости были довольно странными: нападавшие предоставили осажденным отсрочку в пятнадцать дней, чтобы защитники замка смогли покинуть Монсегюр 16 марта. Это было сделано ради того, чтобы позволить катарам провести их ритуальный солнечный праздник (пересчет времени позволяет установить, что равноденствие в тот год выпадало на 15 марта). Но о чем это может свидетельствовать? Равноденствие — это не солнцестояние. В таком случае, быть может, речь идет о манихейском празднестве? Однако катары, в свое время почерпнувшие множество идей из учения Мани, все же не были манихеями: доказать, что альбигойцы были последователями солярного культа или, по крайней мере, проводили подобные церемонии, на наш взгляд, невозможно. Все это лишь досужие домыслы толкователей.
Однако отрицать не значит объяснить; если подумать, проблема не столь проста, как кажется.
Прежде всего обращает на себя внимание расположение Монсегюра, особенно по отношению к пику Бюгараш. Далее, вызывают сомнение военно-оборонительные возможности замка (даже несмотря на то, что мы точно не знаем, как выглядел замок катаров — в конце XIII века в его планировку были внесены изменения): крутой спуск и окружающие крепость пропасти охраняют Монсегюр от врагов лучше, нежели вся его военная архитектура. Замок невелик, его стены недостаточно высоки, а ворота более украшают замок, чем защищают его. К тому же платформа, находящаяся на самом верху пога, не полностью охвачена оборонительными сооружениями, на севере и юге можно видеть два-три метра, оставленных без присмотра. Если этот оборонительный ансамбль использовался как в Пейрепертюзе или Керибюсе, то крепость должны были укрепить со всех сторон. Почему все оставили как есть?
В ответ на этот вопрос появилась гипотеза о солнечном храме, превратившемся в замок по приказу Рамона де Переллы. Инженером, разработавшим проект будущего оборонительного укрепления, был Арнольд де Беккалариа. Незавершенность конструкции может быть объяснена тем, что работы по укреплению крепости велись в спешке. Фернан Ньель, а вслед за ним и другие исследователи провели измерения, которые доказали, что замок был возведен с учетом особенностей солнечного цикла в этих краях. Он убежден, что весь архитектурный ансамбль Монсегюра задуман в соответствии с положением эклиптики на звездном небе, иными словами, с прохождением солнца через зодиакальные созвездия. Подобное соотношение между точками на плоскости и на небосводе не так-то легко заметить: тому предшествуют сложные тщательные расчеты, основанные на угломерных измерениях замка.
