Он с трудом поднялся на ноги. Ржавь, до чего устал. И все-таки, почему она не убила губернатора? В этом крылось что-то еще.
Заглянул Уэйн:
– Два охранника могут выжить. Им сейчас лекарь помогает.
– Хорошо, – ответил Вакс. – Подожди меня наверху.
Кивнув, Уэйн скрылся из виду. Вакс подошел к туннелю и открыл дверь. Зажег свечу и начал медленно подниматься вверх по склону, держа другую руку на рукоятке пистолета. Какая связь существовала между уничтожением губернатора, провоцированием восстания против приверженцев Пути и собственной «свободой» Вакса? Что он упускает?
Он не нашел Кровопускательницу в туннеле, хотя на полпути обнаружил ее красный плащ. Брошенный, окровавленный. Там же на стене был нацарапан ногтем на древесине грубый рисунок, изображавший человека.
Мазки подсохшей крови обозначали его глаза и рот. От слов, написанных кровью чуть ниже, Вакса пробрал озноб:
«Вырвала язык его, чтобы остановить ложь.
Выколола глаза его, чтобы скрыться от взгляда.
Вы будете свободны».
17
Примерно через полчаса после нападения Кровопускательницы Уэйн вошел в шикарную умывальную комнату губернатора. Только вот в уме он не называл ее умывальной. Просто знал, что так принято называть ее здесь.
Дело в том, что Уэйн вычислил шифр.
Богатеи, они ведь постоянно все шифровали. И все знали, что к чему, и пользовались шифром как новым языком, чтобы отсеивать не принадлежавших к их кругу.
Обычные люди звали вещи своими именами.
Вот ты спросишь: «Это у нас что, Келл?»
И тебе ответят: «Это? A-а, это нужник».
И ты такой: «А для чего он?»
И тебе скажут: «Ну, Уэйн, чтобы ходить по нужде».
В этом был смысл. Но у богатеев для нужника имелось другое словечко. Они его называли туалетом или умывальной. И потому если кто спрашивал, где нужник, они сразу понимали: вот человек, которого следует всячески угнетать.
Уэйн сделал свое дело и, прежде чем слить, выплюнул жвачку в унитаз. Было здорово опять носить собственную шляпу и дуэльные трости на поясе. Он провел целый час или два в одежде и с лицом охранника Иннейта. Это было жуть как неудобно.
Высморкавшись, Уэйн вымыл руки, после чего вытер их полотенцем, на котором было вышито имя Иннейта. Ого, губернатор так сильно боится, что кто-то украдет его полотенца? Ладно, сам виноват. Уэйн с удовольствием будет вытирать грязь губернаторским именем. Он сунул полотенце в карман, взамен оставив несколько мятных конфеток, которые взял из бара.
Потом Уэйн неторопливо вышел из умывальной и заглянул в комнату, где Иннейт проводил совещание с разными важными шишками из тех, которые нужник называют санитарным узлом.
«Вообще-то, – подумал он, – я могу ошибаться. Может, это не шифр. Может, они просто так хорошо знакомы с тем, что выходит из их задниц, что нормальные слова не отражают всех тонкостей смысла». Вот прямо как в террисийском языке, где целых семь разных слов для обозначения железа.
Ага, новая теория. Ваксу она точно понравится. Уэйн прошел в комнату с кушетками, где расстреляли охранников. И где сейчас с конвертом в руке стоял Вакс. Он бросил туда что-то маленькое и металлическое, потом запечатал и вручил молодому посыльному из числа губернаторских слуг.
– Доставь быстро, – велел Вакс. – Постучи как следует в дверь. Разбуди ее, если придется, – и не пугайся, если она начнет проклинать тебя или грозиться, что застрелит. На самом деле она не причинит тебе вреда.
Парнишка кивнул, хотя лицо у него побледнело.
– Скажи ей, дело срочное, – вскинув указательный палец, продолжал Вакс. – Не позволяй ей швырнуть письмо в сторону, чтобы прочитать утром. Оставайся там, пока она не прочитает, понятно?
– Да, сэр.
– Молодец. Ступай.
Парнишка убежал. Уэйн двинулся к Ваксу. По дороге заглянул в открытую дверь, за которой находилась лестница, ведущая в убежище. Трупы уже убрали, но кровь осталась.
– Ранетт? – с надеждой спросил Уэйн.
Вакс кивнул:
– Я подумал, вдруг она кое с чем поможет.
– Знаешь, я бы мог сам доставить твою записку…
– Ну, тебя-то она бы точно пристрелила.
– Только потому, что я ей нравлюсь, – с улыбкой ответил Уэйн.
Он бы с радостью воспользовался поводом увидеться с Ранетт. Ночка делалась все темнее и темнее, похоже.
– Уэйн… – начал Вакс. – Ты же понимаешь, что на самом деле ей не нравишься.
– Ты всегда так говоришь, Вакс, но просто не хочешь посмотреть правде в глаза.
– Она пытается тебя убить.
– Чтобы я остался в живых. Она знает, что я веду опасную жизнь. Так что заставить меня все время держать ушки на макушке – лучший способ сделать так, чтобы я не покинул этот мир. Как бы там ни было, скажи: это Мараси я видел там, с губернатором и его важными шишками?
– Да. Они с Ме-Лаан прибыли недавно. Арадель хочет объявить военное положение.
– А ты не хочешь? – спросил Уэйн, присаживаясь на одну из симпатичных кушеток, не так сильно испачканную в крови. Поблизости совещались важные люди. Он догадывался, что будет дальше, и намеревался этого дождаться.
Вакс немного постоял, потом покачал головой:
– Кровопускательница все подстроила, Уэйн. Она нас к этому подталкивала. «Вырвала язык… Выколола глаза…»
– Ну, к расчлененке я отношусь не лучше кого-нибудь другого. Однако должен заметить, что для этого времени суток с насилием вышел малюсенький такой перебор.
– Кровопускательница написала это на стене внизу. Похоже на какое-то стихотворение. Мне оно кажется незаконченным.
– Священнику она забила гвозди в глаза, – подсказал Уэйн.
– И вырвала язык Винстинга, – поддакнул Вакс. Он покопался в кармане, что-то вытащил и бросил Уэйну.
– Что это? – спросил тот, вертя в руке кусочек крашеного дерева.
– Остатки маски Меткого Стрелка. Кровопускательница была в ней.
– Думаешь, она была им с самого начала? – спросил Уэйн.
– Возможно. Это бы сыграло ей на руку – позволило пробудить недовольство в жителях трущоб, напомнить им, до чего богато живут аристократы. Покончив с ним, я настроил против себя простых людей.
– Мне неприятно это говорить, дружище, но они и так-то не очень тебя любили.
– Я герой из Дикоземья, – возразил Вакс.
– Ты коп, – парировал Уэйн. – И к тому же лорд, глава Дома. Я уж молчу про то, что ты можешь, ну… летать. Здесь тебе не Везеринг. Тут у тебя не получится убедить какого-нибудь парня, что вы с ним на одной стороне, засунув его в каталажку на всю ночь и заставив играть с тобой в карты до тех пор, пока он не поймет, что ты свой в доску.
