Как-то пришла одна бухгалтерша, села в актовом зале и говорит:
– Давай, показывай, – за что тебя везде хвалят!
Снял я ребятишек с уроков (у меня среди других привилегий была и такая, тоже совершенно незаконная) и ну спектакль показывать!..
Бухгалтерша хохочет, в ладоши хлопает, браво кричит, а по окончании спектакля начинает считать артистов по головам и сверять наличие с полными мёртвых душ списками в моём фиктивном журнале.
– Вам же понравилось? – спрашиваю я.
– Очень! – говорит она.
– Так в чём дело? Мне платят за результат и за эффект, а не за погонные метры!
– Я всё понимаю, но у меня приказ прищучить вас и некоего Абрамовича, – говорит она.
– КГБ? – догадываюсь я.
Она молчит и головой кивает.
Хороший человек попался!
– Нет проблем! – говорю я. – Выписывайте штраф и мы друзья навек! – А аккордеонист Альберт Леонидович Абрамович уже два года как в Израиле крутится.
Как она обрадовалась – вы себе даже представить не можете!
Ну, хороший человек!
Точно!
Что-то надо было делать! Я работал наскоками и то, что надо было сделать за месяц – делал за одну репетицию. А это ни в какие дисциплинарные рамки не влазило. Схватить меня за одно место – раз плюнуть, а тут ещё и КГБ уже второй раз на хвост село. Дней за десять до бухгалтерши бравый майор ходил по всем моим рабочим точкам и брал у директоров на меня характеристики (директора мне и сообщили!). И хотя здесь тоже повезло, причём с моим, уже тогда покойным, юридическим папой, но тряхнуло как следует.
Встретил меня на улице этакий седовласый красивый дяденька и говорит:
– Мы очень уважали твоего тестя (тот двадцать пять лет оттрубил в КГБ и незадолго до смерти работал начальником ОБХСС города в звании полковника) и поэтому предупреждаем – в отделе пропаганды на тебя заведено дело. Не читай никому свои записки! Писать – пиши, но в стол. Когда-нибудь это может быть и будет просто забавно, а сегодня семидесятая статья в самом соку. Ты никому неизвестный, так что исчезнешь и всё!..
– Да я… – попытался что-то вякнуть я, но дяденька не дал и слова вымолвить.
– Тогда-то и тогда-то читал на Домопионеровском пикнике главы из романа?
– Да самое безобидное! Про детишек…
– Ну и всё! И не вычисляй того, кто настучал – никогда не догадаешься!
Сказать, что я испугался – ничего не сказать! Я вдруг очень чётко понял, что правда на сегодня – это опять хуже, чем уголовка навсегда. В голове теперь постоянно звучала "Притча о Правде и Лжи" Володи Высоцкого и разгромные статьи про маститых диссидентов.
Я вдруг понял, что навалил на меня Господь Всевышний груз неимоверный. И до самого отъезда в Израиль падал я с сердцебиением при одном только виде милицейских машин и мотоциклов, въезжающих во двор моего дома. И хотя знал, что КГБисты ходят в штатском и этот транспорт – к прокурорам, которых в доме жило аж трое, но подсознание срабатывало помимо мозгов.
И я пошёл в Районо к заведующей.
– Надежда Акимовна, – сказал я. – Совсем замучили эти КРУ со своим идиотским подсчитыванием по головам. Да ещё и КГБисты преследовать начали за творческое свободомыслие. Если бы я был "Отличником просвещения Казахстана", то может быть поменьше бы лезли?
– А ты разве ещё не отличник? – лукаво удивилась бывшая директриса школы, при которой и у которой совсем недавно я работал, и которая теперь ещё и была председателем городской наградной комиссии.
– Фактически – да, а бюрократически – нет!
– Вот тебе наградной лист – пиши на себя характеристику!
С директорами школ и учреждениями детского творчества у меня были договорные и по результату очень тёплые отношения. Я своим "чуть-чуть!" очень весомо дополнял им имидж руководителей перед партийными функционерами, и коридорный ропот завучей, закрывающих ведомости на оплату, разбивался о скалу высших политических интересов.
Накатал я невероятную характеристику, в которой указал что я и такой и сякой, и автор радио и телепостановок и чуть ли не святой Онуфрий, и понёс подписывать к тогдашнему директору и председателю месткома Дома пионеров, а по совместительству хроническому любителю сильно выпить.
– Ну, вы, евреи, даёте! – начал Колька Дураков (такая у него была фамилия, и он принципиально и гордо не хотел её менять). – Даже у меня ещё нет такого звания. А уж у работающих как волы методистов – тем более! Гони, жидяра, поллитру!
Я тут же принёс литр водки, и подпись была поставлена. Уже вручала мне значок и удостоверение другой директор. Незадолго до этого труп изувеченного до неузнаваемости бедняги Кольки нашли на близлежащей от Дома пионеров помойке. Поговаривают, что бомжи-собутыльники замочили. Мол, слишком горячо он им доказывал какой он аристократ и какие они ничтожества…
– Надежда Акимовна, – обратился я месяца через три. – Хорошо бы было закрепить броню! Что-то вроде ордена "Трудового красного знамени" не помешало бы!
"Екатерина третья" (так за глаза все звали Надежду Акимовну за её волевой и решительный характер) только рассмеялась. Она поняла, что я вошёл в азарт игры.
Дело в том, что всё двигалось к развалу СССР и все его символы уже практически обесценились, а ордена давно превратились, в основном, в раздаваемую по блату бижутерию. Но это понимали далеко не все, и по инерции авторитет орденоносца срабатывал.
"Екатерина третья" не только понимала ситуацию, но и знала её изнутри!
– Можно и орден, но сначала надо иметь значок "Отличник просвещения СССР", потом орден "Знак почёта", а уж потом и орден "Трудового красного знамени"! – сказала она, вытирая слёзы.
– Давайте-"СССР"!
– Мало времени прошло с предыдущего награждения! Надо хотя бы полгода…
– Бросьте, Надежда Акимовна! Мы же прекрасно понимаем друг друга! Давайте попробуем!
– Артист! – опять рассмеялась "Екатерина третья" и протянула мне наградной лист на "Отличника просвещения СССР".
Придумать характеристику более восхитительную, чем предыдущую, было невозможно и, заполнив бумажку, я побежал ставить подпись председателя месткома.
Часть вторая
Карма
Головокружение от успехов чревато потерей ориентации. Я-то продолжал всех любить, а меня за мою прыть уже почти ненавидели.
– Чего это он там шепчет тебе? – раздалось из зала Республиканского Дворца детского творчества, где шёл прогон программы королевы детской хореографии – Лины Алексеевны Усковой и хоровой и вокальной программы такого же гения – Валерии Березиной.
Новый председатель месткома – девочка лет двадцати и протянула мой листочек.
– Чего-о? – ахнуло в пустом зале и я протрезвел. Я сразу понял что "Отличник просвещения
