Шарах!
Подпрыгнув где-то на метр в высоту и далеко в сторону, этот добродушнейший в быту стокилограммовый кузнечик сбил простыню и плюхнулся на женскую половину.
Раздался очень закономерный, возбуждающий аппетит, визг, и что там было, я уже не видел, но через минуту он, очень довольный, пешкодралом вернулся на свой матрац в сопровождении индусов.
Я сразу закрыл глаза, но не совсем. Какое там расслабление, если на женской половине начались такие вскрикивания и прыжки, что только держись! Видимо не зря шеф побывал там. Да и у нас некоторые начали подёргиваться, а потом и тяжело, но с каждым разом всё шустрее подпрыгивать. Правда, с женщинами эти жалкие подобия полётов нельзя было даже сравнить. Что они там вытворяли и как вскрикивали – не подаётся никакому описанию. Конечно, далеко не все, но и того, что было, было достаточно, чтобы не дать остальным усомниться в верности курса.
Та, что сидела около меня (а я сидел прямо у простынной загородки) вскрикивала особенно сильно и эротично и взлетала тоже не меньше чем на метр вверх. И билась о матрац с жуткой силой, а я распахивал глаза как ворота…
В перерыве ко мне подошёл мужик в очках.
– Я кандидат наук. Химик! – сказал он. – Страдаю неврозом, а не только не подпрыгиваю, а даже отключится не могу. Как вы-то?
– Как-как! Так же! Надо идиотами стать, но не получается!
– Вот! Точно! – обрадовался химик и стал нам с сыном вроде как товарищем по несчастью.
Однако с каждым днём всё больше и больше людей стали сначала подёргиваться, а потом и подпрыгивать.
Ещё через несколько дней и сынок присоединился.
Только мы с химиком – никак!
Даже когда привели для затравки и более сильной стимуляции населения вылитого Вия – огромного накачанного мужика из прошлых курсов, нам и это было по барабану и даже наоборот. Эта гора мяса сидела на самом далёком от меня матраце и входила в раж с полуслова индуса. Он, когда подпрыгивал, то так орал и газовал… что у меня лоб испариной покрывался.
– Если этот амбал сиганёт на мой матрац, мне – крышка! Второй инфаркт обеспечен! – жаловался химик.
Он сидел около Вия, и я ему очень даже сочувствовал.
Но не всё так мрачно оказалось.
Для меня!
Где-то в конце последней недели, когда слишком сильно надоело стараться не стараться, я закрыл глаза и увидел ангела – бесполую голую задницу с крылышками. Видение было такое чёткое и безнадёжное, то я наконец-то от души плюнул на это дело.
И тут вдруг всё тело мелко так завибрировало каждой клеточкой и стало лёгким как пушинка. Ещё секунда и…
Нет, не воспарил я!
Слишком испугался и пришёл в себя!
Очень уж необычное видение и ощущение!
– Ты знаешь, левитация, наверное, не выдумка, – сказал я химику. – Эти их прыжки – ерунда по сравнению с тем, что почувствовал я. Ещё чуть-чуть и я бы просто плавно поднялся от пола и завис.
– Серьёзно? – не поверил страдалец.
– Клянусь памятью мамы и папы!
– Вот чёрт! А у меня нет даже намёка…
Так мы и расстались. И хотя я больше никогда не испытывал того предполётного кайфа, но непроизвольные дрыжики и жуткие подпрыгивания тело освоило, и здоровье заметно улучшилось.
Перед отлётом в Израиль я особенно упорно и мощно ёрзал в набитом багажом чулане, чем сильно напугал случайно заглянувших провожающих гостей.
– Что с ним? – бросились они к жене.
– Йог! Энергию накачивает! Для полёта! – успокоила их моя красавица и, радостно улыбаясь, продолжила накрывать прощальный стол.
Письма в будущее или «Любимец Израиля»
Где кончаются деньги, начинается паника, но где начинаются деньги, кончается Бог, и вся ответственность ложится на нас!
Письмо первое
Габитус
Я понимаю, жизнь прожить – это не пустячок какой-нибудь, но вы посмотрите на эту рожу! У него как будто бы всё время пердун под носом сидит. И он уверяет, что это типичный классический еврейский габитус. То есть – внешний вид!
– Что у тебя в доме есть самое тяжёлое, чтобы сразу убить? Чтоб ты не мучился! – говорю я ему.
– Жизнь тяжёлая… – немного оживает он и сразу же возвращается к своему габитусу.
– Я понимаю, денег у тебя впритык, концы с концами еле-еле сводишь, но как у меня денег нет, так чтоб у тебя так никогда не было! И ничего! Улыбаюсь!
– У тебя габитус нееврейский.
– У меня? Да ты на мой профиль взгляни! Паспорта не надо!
– Всё равно. Ты – полукровка.
– Ну, ладно. Пусть! Но всё же я тебя не понимаю. У тебя что-нибудь болит?
– Нет.
– Крыша над головой есть?
– Да.
– Ты голодный?
– Нет.
– Срам прикрыть есть чем?
– Да.
– Что ж у тебя морда такая?
– Габитус!
– Да плюнь ты на свой габитус! Скажи чи-из!
– Чи-из…
– Господи, ещё хуже! Может, действительно это врождённое? О! Улыбается! Помер… Ах, мой милый габитус, габитус, габитус! Ах, мой милый габитус – всё прошло, прошло…
Письмо второе
С большой буквы
Все мы подлежим эмиграции. Не за кордон – так на тот свет. Потому как не всякое движение – жизнь, но всякая жизнь – движение! А смерть… Тут я категоричен: и в смерти – жизни есть рассвет, а в жизни – смерти нет!
Так вот, жить в Алма-Ате мне и моей семье стало не на что. Да и националистическое безумие достало до самых печёнок. Для жителей околоалмаатинского мира поясняю, что это в Казахстане, что, в свою очередь, в СНГ, что, в свою очередь, в бывшем СССР, который многие знали только по одному слову: «Россия», хотя это – голимая (то есть сплошная) Средняя Азия. Жена уже год не работала – зарплата стала такой, что не покрывала расходов на поездки на работу и набойки на обувь, а я бегал по школам, получал шесть с половиной ставок, и этого хватало семье на три недели только покушать. И это я ещё получал по почти высшей категории. Оставшуюся неделю семью кормил и оплачивал квартиру, телефон и свет сын-студент. Он брал саксофон и, играя, просил подаяние на грязных улицах, базарах и барахолочках. Рядом с ним на каждом шагу можно было увидеть и первую скрипку Госоркестра, и кандидата наук, и вообще интеллект торговой братии вырос, как минимум, наполовину.
Я тоже иногда поднимался с гитарой на Кок-Тюбе (горка с маленькими ресторанчиками) и пел. Тоже своего рода попрошайничество. Ну и в ресторанчике уже где-то перед отъездом пришлось поработать.
