Вру, конечно, но шея-то болит. Надо же как-то внимание переключить, а то опять сцепятся, и ещё больше накостыляют!
Смотрю – заинтересовался народ. Про Витьку сразу забыли и всё внимание на меня. Приятное ощущение! Окрыляющее!
– Вот сейчас точно узнаем – кто кого первый толкнул, – говорю. – Ему и накостыляем.
– Меня толкнули первую. Я вот тут стояла, а Глобин меня толкнул, – кричит Крапивина.
– Враньё! – говорит Глобин. – Никого я не толкал. Вам девчонкам соврать, как высморкаться!
– Чего-о? – завопили девчонки, и одна как пнёт Глобина по ноге.
– Ах ты, поганка бледная! – кричит Глобин и бьёт книжкой по голове девчонку… да не ту!..
Девчонки визжат и лупят чем попадя Глобина, мальчишки за него вписываются – снова пыль до потолка! И в это время я кричу так, что стёкла дребезжат:
– Стойте, стойте! Мы же следственный эксперимент проводим!
Все опять на меня вылупились. Ангина ангиной, а все-таки, какой силищи у меня голос! Интересно, Шаляпин болел в детстве ангиной?..
– Ну, чего стоишь? Проводи! – говорит Витька.
– Бондарева стояла на подоконнике. Так?
– Ну, – говорит Бондарева.
– Что ну? Залезай на подоконник!
– Зачем?
– Затем, что надо повторить всё, как было.
– А что повторять? Я и так всё помню. Я когда спрыгивала, кого-то нечаянно и задела. Вот так!
И толкает эта красавица Глобина так, что тот на пол падает и, вскочив, бросается на Бондареву, а Крапивина тут же как кошка в шевелюру Глобина вцепляется. Да так, что кажется перья… то есть волосы во все стороны летят. Мальчишки заступаются за Глобина, девчонки за подруг – и пошло, и пошло… Я бегаю от них как можно дальше и ору, что мы же уже всё выяснили. Что разве так можно следственный эксперимент проводить!..
В общем, я до тех пор кричал, пока опять по шее не заработал. Брыкнулся я, как и в первый раз, и ору так же как тогда, а никто уже внимания не обращает. Привыкли! Я ору ещё громче – хоть бы хны! Собрал я тогда весь воздух, который ещё остался в лёгких, да только хотел в последний раз по-шаляпиновски крикнуть, как чувствую, кто-то тащит меня в сторону. Поворачиваю голову – Витька!
– Эх ты! – кричит он мне. – Следователь несчастный! Лежи тут, а то действительно раздавят!
– Витька! – ору я что есть силы. – Утихомирь народ! Мы же спектакль так никогда не поставим!
– Как утихомирить, как?
– Как-как! Как в спектакле! Пусть извинятся друг перед другом!
– И всё?
– И всё!
– Ну, ты даёшь! – кричит Витька и хватает ножку от стула, который разгрохали ещё до нас.
Подбегает он к отопительной батарее и начнет так колотить по ней, что кажется потолок рушится. Все шарахаются в разные стороны, а Витька кричит:
– Стойте, стойте! Идея есть! Идея! Глобина Бондарева толкнула нечаянно!
– Ну и что? – кричат все.
– А то, что надо как в спектакле! Пусть Бондарева извинится перед Глобиным, Глобин перед Крапивиной. И так по кругу!
– Ещё чего! Стану я перед кем-то извиняться! – тяжело дыша, выговаривает Глобин.
– Извинись, кругляк! – цедит Витька сквозь зубы.
Сморщился Глобин и вдруг как схватит шляпу! Да как сделает реверанс перед Крапивиной, а после неё перед Бондаревой, а после неё…
– Извините! Извините! Извините! – кричит и приплясывает.
Крапивина и остальные девчонки аж в сторону шарахнулись от неожиданности.
Ушам своим не верят…
Витька же времени не теряет.
– Давайте репетировать! – кричит он. – Нужный спектакль, нужный!..
И снова началась репетиция. И хотя опять вся слава досталась Витьке, и он снова был в центре внимания, но я на него не в обиде. Что я без Витьки?
Так…
Комик в жизни…
Алло, зелёненькие!
Интересная книга – это кошмар!
Если не вовремя.
Не верите?
Ну, так я расскажу, как моему другу попала одна такая, и что с ним от этого сделалось.
Взяли мы как-то в школьной библиотеке по книге, и пошли к Витьке. Я полистал свою – так себе! А Витька как открыл, так словно слепой сделался. То в дерево ударится, то на прохожего налетит. Полдороги пришлось вести его под ручку.
Дома он схватил какой-то сухарь, плюхнулся в кресло и всё! Нет Витьки, хотя он и рядом!
– Давай нормально поедим! – кричу я ему с кухни. – Вон мать твоя сколько наготовила!
Витька и ухом не ведёт.
– Ну что ж, – думаю. – Дело хозяйское…
Поел, как следует, выпил стакан томатного сока, булочку с маком взял и сытый такой в комнату вхожу. Смотрю – Витька, как сидел, скрючившись, так и сидит.
Я осторожно так обошёл его и булочку на вытянутой руке ему к носу подношу.
Витька нюхнул раз, нюхнул другой и, не глядя, булочку цап, – и в рот.
– Ну, – думаю, – совесть моя теперь чиста. Покормил! Можно и за уроки садиться.
Вытряхнул я учебники из портфеля, разложил на столе и смотрю на них этак тоскливо-тоскливо. Вдруг слышу – в коридоре телефон звонит. Только хотел вскочить, а Витька уже там. В одной руке книгу раскрытую держит, а в другой телефонную трубку. Забыл, видимо, что я тут.
– Алло! – кричит. – Да! Я!.. Не-е, не могу… Ну, страшно занят… Ну, как чем? Уроки конечно. Дела домашние. Полы, например, сейчас буду мыть… Да… да… Да какая там стенгазета? Тут вздохнуть-то некогда! Вон пусть Колька рисует… Ну, какой Колька? Барашкин! Бе-е-е! У него папа не то маляром, не то скульптором работает… А, вспомнил! Оформителем работает! Как раз то, что надо! Ну, конечно поможет! Так и скажи: родители должны помогать ученикам, так как современные школьные программы очень сложные… Сложные, говорю!.. Ну, всё-всё-всё! Хватит! А то у меня вода в ведре стынет! Стынет, говорю, вода! Пока!..
Слышу; трубка – стук! – и тишина. Ну, ничего не слышно. Потом грохот, как будто что-то тяжёлое упало и опять тишина.
Я даже похолодел…
Медленно так встаю и как на чужих ногах иду к коридору.
Смотрю – всё в порядке! Витька живой и невредимый на полу сидит и продолжает книжку читать.
– Ну и испугал ты меня! – говорю. – Разве так можно?
– А-а, ты здесь! – отвечает он, не отрываясь. Ну-ну!..
– Что ну-ну? – спрашиваю я.
– Потрясец! – говорит он. – Вот послушай: «Вокруг космического корабля копошились какие-то зелёненькие бугорки.
– Командор, они же разъедают корабль!
