– Если бы! – неожиданно совершенно искренне сокрушился Хаим. – У меня воображение больше, чем на сто пятьдесят граммов, не разворачивается.
– Не скромничай, бегемотик! Бывает, и пол-литра не предел, – ласково потрепала мужа по голове Татьяна и продолжила:
– Так вот, искусство авангарда предполагает некую тайну. Некую границу между художником и зрителем. Авангард побуждает зрителя разгадать тайну. Перейти вот эту закрытую дверь. Вот эту планку, что ли. Он требует от зрителя работы. Он требует от зрителя определённой фантазии. Определённого умения прочитать. Вникнуть. Понять эту вещь в себе. Это ведь вещь в себе! Это ведь некая тайна. Это некая загадка. И поэтому она постоянно вызывает зрителя на совместное творчество. Вот ведь что важно! То, что всё время приходится возбуждать свою фантазию. Искать какие-то новые ответы, новые решения на эту загадку, которая постоянно перед твоими глазами. Это – соавторство! Это – сотворчество! Вот в чём ещё вся прелесть авангарда!
– Вот! – прослезился Хаим. – У Тани три диплома. Ей цены нет, а по специальности даже за деньги не могу устроить. Не нужны русские! А гуманитарии тем более! Бизнесом этим вонючим со мной занимается… Туда-сюда всякую продукцию для унитазов гоняет. Да никакой миллиардер со своим суперлогарифмическим лобиком ей в подмётки не годится! Не зря короли и герцоги на скрипках играли. Рисовали… Стихи писали!.. И меценатами были не зря. Понимали, чувствовали, наевшись, что грош цена любой материи без одухотворённости. Что всё тлен, кроме Божественного! Духовного!..
Провожала меня Танечка.
– Знаете, как ещё можно назвать ваши "Маски"? – сказала она, закрывая калитку. – "Звёзды революции!". Справа – голова Ленина, слева – Крупской. А посередине их детище – раскалывающийся мир!
– Да… Действительно… Похожи… Поразительно! Даже причёска у женщины, как у Надежды Константиновны!
И я рассмеялся.
– Но всё-таки "Чёрный квадрат" Малевича… Так категорично…
– Ерунда! Лакмусовая бумажка дурости человечества! – срезала меня эта необыкновенная женщина. – Если точку нарисовать и разрекламировать через мнение авторитетов версию, да ещё и под ней написать "Цена – миллион долларов (или лучше – миллиард!)", – не отрываясь, будут смотреть. Толпы! И языками будут щёлкать, и глаза закатывать, и чёрте что находить в этой точке. Гипноз авторитетных имён и цифры неотразим. Особенно – цифры! За миллион или миллиард чего только не померещится.
И, очень живописно подмигнув, Татьяна кивнула вглубь коттеджа…
Письмо двадцатое
Дамы
Израиль – это точка, в которую воткнут циркуль истории!
Только что что-то подобное я уже говорил, но это ничего. Такое можно и повторить. Где-то свободный конец чертит свои ажурные круги и полукружья, а здесь всё сказывается. Да ещё как!..
Вчера опять шедевры израильской живописи русскоязычных художников носил. Надеюсь, что не сильно нехудожественные. Однако не берут! Да что там! Увидят коробку и – хлоп! Перед самым носом! Дверью!
Но я не обижаюсь. Я кричу в глазок:
– Дрезден! Лувр! Эрмитаж!
Не реагируют. Устали люди. Работают как проклятые. Это, конечно, те пролетарии, к которым я, в основном, попадаю. Иногда пробьёшься в квартиру, так хозяйка ещё движется, а хозяин уже – всё! В отключке! До дивана только доползти смог. Так и спит. Голова на диване, колени на полу. А тут я. С картинами…
Но хочу! Хочу, граждане, кроме продажи, людям отдушину сделать. Вселить, так сказать, здоровый оптимизм. Хотя какой тут, к чёрту, оптимизм, когда еле дышишь…
Звоню.
На пороге женщина.
Вселяю оптимизм:
– Наконец-то я вас нашёл!
– Что такое? – пугается она.
– Как? Вы меня не помните?
– Нет… Не помню…
– Да что вы? У меня ваш портрет есть. По одному взгляду нарисован.
– Да вы что?
– Ей Богу! Будем смотреть?
– Ну, давайте… – оживает она. – Только не на пороге…
– Конечно, конечно! – киваю я и думаю, что показывать придётся "Девочку в шляпке". Все остальные-то – пейзажи.
Ставлю коробку и…
– Вот! Вылитая вы!
– Я? Голая?
Слава Богу! Только это заметила!
– Ну да. Фантазия художника. Сюрреализм!
– А глаза почему косые?
– Ну, так он увидел. Прищур такой. Чувственный!
– Нет, это не я, – наконец догадывается она.
– А ведь действительно, – соглашаюсь я, и мы оба смеёмся. – Но всё-таки похоже. Не правда ли – красиво?
– Да, – соглашается хозяйка и розовеет.
В общем, картину эту я продал. И к ней в придачу пейзаж. На шёлке.
– Хорошо, – думаю, – вечер начался. Не сглазить бы. Тьфу, тьфу, тьфу!..
Если кто-то считает, что легко и просто без приглашения зайти в любой подъезд любого дома, а тем более вовнутрь любой квартиры, коттеджа и, тем более, охраняемой виллы, то пусть попробует. Тут, в Израиле, несмотря на блуждающих террористов-самоубийц с поясами взрывчатки, ещё иногда впускают, а где-нибудь в Америке просто пошлют вас ко всеми любимой русской матери или вызовут полицию. Правда, насчёт воспоминаний о ней, родимой, здесь тоже нехило. Когда коренные израильтяне хотят блеснуть своими знаниями русского языка, они сочно и восторженно матерятся. Это у них вроде как пароль к вашему сердцу. Даже если оно обременено докторской диссертацией по изящной словесности.
Но ближе к событиям!
Прошёл час. Другой…
– Ноль! Сглазил-таки…
Стуча коробкой с картинами о перила очередного подъезда многоэтажки, я думал о бренности существования. Вверх до девятого этажа меня поднял лифт, и теперь я спускался вниз, звоня во все квартиры подряд. Живопись не нужна была никому. Ни под стеклом – тяжеленная, ни без стекла – тоже нелёгкая. Правда, один мужик вроде клюнул, но тут же и уплыл.
– Тс-с! – приложил он палец к губам. – Я в высшей степени один!
– Почему?
– Остальные все спят!..
Дама тоже мелькнула. Приоткрыв дверь на цепочке, она стыдливо выслушала мои соловьиные трели о живописи и её пользе для жизни и любви и, отводя глаза, неожиданно проворковала:
– Вы очень опасный человек. Очень!
– Почему?
– Вы очень красиво говорите.
