Все вскочили.
– Вот она – ваша хвалёная демократия! – наперебой кричало большинство, пока меньшинство разнимало дерущихся. – Вот оно – право свободного выбора!..
И долго-долго продолжался этот позор, и Аполлон изумлялся той быстроте, с которой даже проблеск разума переливался из одного сосуда в другой и всё рушилось…
Уже поздно вечером, когда вся великолепная четвёрка села в самоделку и, бренча и поскрипывая, покатила к своим домам, горячее обсуждение неудавшегося диспута как-то незаметно перешло в разговор о вере.
– Лучше вера в Бога, чем вот такое уродство! – кричал распалённый Абрам Моисеевич и осторожно трогал распухшее веко.
– Ну, это самое лучшее и надёжное, что есть на этом свете. И если бы не было изначального вселенского смысла, цели и Бога, то мы должны бы были создать их. Чтобы было сознанию на что опереться, когда уже не на что больше. Да даже для того же простого интереса нужно было бы это сделать. Это же ужас как любопытно, а значит – вкусно. Многие так и делают. И спекулируют! Любой верой кто-нибудь да спекулирует. А уж навязывают сплошь и рядом. Ты сам, кстати, об этом говорил, – отвечал доктор.
– Ну и что? Что с того? Какое мне дело до того, какая рожа у врача? Лишь бы вылечил!
– О-ох! Не знаю, не знаю… Иногда в парадоксах обнаруживается такая логика… Вполне возможно, что когда-нибудь науки и религии возьмут друг друга под ручки и начнут такие краковяки отплясывать… Если, конечно, каждая перестанет доказывать с пеной у рта, что только она – верная, а все остальные – неверные.
– Ну, правильно! – поддержал доктора Федя.
…На коленях, кроткий и смиренный,
Пред толпою нищих – царь вселенной! —
Бог! великий Бог лежал в пыли!
– Смотри-ка ты, что цитируют! Где это вы вычитали?
– Здравствуйте! Ты же сам нам этот шедевр у «Целинного» наяривал?
– Я? – удивился Наум Аркадьевич.
– Ну да! – нехорошо холодея, подтвердил Аполлон. – Это когда вы из Фрунзе через Алма-Ату транзитом в Москву летели.
– Чего ради! Зачем через Алма-Ату, когда у меня был билет на прямой рейс. Абрам что-то мне говорил, но я не обратил внимания…
Абрам Моисеевич только развёл руками.
– Да вы шутите! – догадался доктор.
– Мы? – в голос удивились друзья, и Наум Аркадьевич сразу вспомнил, что он врач, а ребята не совсем здоровы.
– Ну, ладно, пусть будет по-вашему, – психотерапевтически мягко и осторожно сказал он. – Тем более, что стихотворение есть такое. «Сакья-Муни» называется. Вообще-то этот перелёт был какой-то странный. Какой-то провал в памяти. То ли от стресса это, то ли от выпитого. Накачал меня коллега на радостях от встречи… Пил, пил – как сладкий сок. Просыпаюсь – а под крылом Москва. Вот что помню, так это точно! Он говорил, что у этого напитка великое будущее. Приготовлен по каким-то чуть ли не инопланетным древнейшим рецептам. Модные сказки, конечно, но кто его знает…
– Вот именно! – успокоился Федя. – Такие чудеса в последнее время случаются, что того и гляди, наступит великая эра прозрения и спасения. И окажется, что и тот свет есть, и ещё бесчисленное количество других, и все они являются началом и концом друг друга, и потому совсем не всё равно – разрушаешь ты или созидаешь. И эти тарелочки затем и летают, что пытаются хоть как-то скорректировать наши безобразия, которые всем мешают.
– А религиозные храмы и святыни станут телефонными будками вселенной, – уже тоже спокойно усмехнулся Абрам Моисеевич.
– Вполне возможно, – опять очень серьезно и так же растерянно сказал Наум Аркадьевич. – Вполне возможно, что и сейчас они являются таковыми. Только, скорее всего, каждый из нас и приёмник, и передатчик. Был провал в памяти. Был!.. Я вообще-то, действительно, обычно всегда в Москву из Алма-Аты летаю. И традиция у меня такая – в кино перед отлётом ходить. А во Фрунзе я вроде бы в кино не ходил…
– Ну вот! – уже совершенно обрадовался Федя. – В чудеса надо верить, несмотря ни на что! И если каждый из нас и приёмник и передатчик, то, значит, надо искать веру в себе, а не где-то снаружи. Да ещё, не дай бог, в толпе. Я тут подытожил на днях кое-какие наши шатания…
– Есть рассказ? – жадно спросил Аполлон, отгоняя последние тревожные мысли о том памятном дне, когда он и Федя встретили Наума Аркадьевича у Никольской церкви и кинотеатра.
– Ещё бы! Вот… – ответил гений и зашелестел бумажками.
– Читай! – приказал директор и включил освещение.
– Пожалуйста! «Всё началось с того, что администратор Вася вместо положенного мясного рациона показал льву Чандру одно место, за которое тот и укусил его», – начал Федя, и тут же в моторе что-то застучало.
Аполлон резко остановил машину, и двигатель умолк.
– Весёленькое начало! – сказал герой и полез поднимать капот. – Читай, читай! Мне слышно…
Наум Аркадьевич и Абрам Моисеевич глядели на Федю с любопытством. А так как, ввиду отсутствия документов на машину, маршрут к домику доктора пролегал по тишайшим периферийным улицам, то стало слышно даже весеннее бормотание приканавных лягушек.
– Тогда я ещё раз… сначала… – сказал Федя и пристроился поближе к лампочке.
– Да читай, читай! – раздалось из-под капота.
И Федя продолжил:
ЦИРК! ЦИРК! ЦИРК!
Всё началось с того, что администратор Вася, вместо положенного мясного рациона показал льву Чандру одно место, за которое тот и укусил его. Решётка не позволила льву взяться за дело как следует, но и того, что было, оказалось достаточно – Вася стал верующим.
– Тарелки! Летающие тарелки! – говорил он всем радостно. – Каждый шаг, каждый вздох контролируют. Какое счастье! И вообще, мы только звено во вселенской цепи. С шансом, конечно. Да ещё с каким! Не реализовал, не использовал шанс – опять рождайся, опять пробивайся. Использовал – тю-тю в надзвёздные края. Ах, как хорошо!..
– Брось ты своих инопланетян приблудных! Вавочку лечи! – пробовал остудить Васю инспектор манежа по кличке Ионыч.
Вася только укоризненно хмыкал:
– Библейское прозвище носишь, а тленом от тебя разит… Люди за веру на костры… на смерть… Хотя бы для блезиру во что-то поверил. Ох, не гореть тебе ни в аду, ни в раю. Ещё раз родишься инспектором.
– Что ты! – отшатывался Ионыч. – Изыдь!
И Вася шёл к вольнодумцу-профессионалу – клоуну Жоре.
– Под колпаком мы все! – сразу нападал он на клоуна.
– Знаю, – равнодушно соглашался тот. – Иной раз как ляпнешь, так три дня трясёшься. Потом думаешь – с чего бы? Сказал-то – тьфу!
– Да что твой колпак? На дурака!..
– И твой на дурака! Колпак под колпаком, под колпаком колпак! – смеялся Жора и тут же начинал сучить из ушей Васи свою дежурную бумажную лапшу.
