Пока Дэйв делал светографические снимки и фотографировал артефакты, один из его помощников снимал долину с воздуха при помощи беспилотника, гудевшего над джунглями, словно гигантское первобытное насекомое. Крис ходил по объекту, указывая, что и где нужно перекрыть к завтрашнему приезду президента. Следовало оградить листами фанеры края раскопов, чтобы предотвратить оползни, и натянуть полицейскую ленту для контроля над поведением массы народа. Крис не хотел, чтобы люди расхаживали среди артефактов. Крис тщательно режиссировал приезд президента, составив, в частности, список тех избранных, кто будет допущен за желтую ленту для фотографирования.
Он пребывал в дурном расположении духа. Его расстраивало, например, то, что в прошлом месяце один солдат выкопал два артефакта, включая знаменитую голову ягуара, движимый невинным любопытством – просто хотел посмотреть, как они выглядят снизу. (Однако никакого мародерства на раскопе не происходило, вопреки предсказаниям Салли.) Будучи одержимым работой перфекционистом, Крис мучился при мысли о том, что раскопу может быть нанесен ущерб, пусть даже в ходе визита президента. Кроме того, Криса беспокоило, что срок окончания работ неуклонно приближается. Он уже понял, что не успеет закончить раскопки и произвести стабилизацию и консервацию артефактов к 1 февраля, когда средства закончатся и ему придется вернуться к преподавательской работе в Соединенных Штатах. Тайник оказался огромным – под землей было гораздо больше предметов, чем на поверхности.
У Криса были и проблемы на работе, связанные с недостаточной поддержкой со стороны его университета. Его участие в идентификации У1 и последующих раскопках привлекло к Университету штата Колорадо внимание массмедиа: о Крисе писали в «Ньюйоркере» и в «Нэшнл джиогрэфик», в университетском журнале вышла статья о его работе. Его раскопки в Ангамуко также были широко известны и получили высокую оценку. Что касается экспедиции 2015 года, то в университете потребовали от Криса оплатить из собственных средств работу почасового преподавателя, который будет замещать его на время исследований в Гондурасе. Кроме того, одной группе Крис должен был перед отъездом прочесть лекции по ускоренной программе. Чтобы помочь Крису, Стив Элкинс перевел университету восемь тысяч долларов из собственного кармана.
Когда настало время раскопок 2016 года, оказалось, что Крису две первые недели придется читать лекции онлайн – из джунглей – и, следовательно, часто летать в Катакамас, где есть Интернет. Заведующий кафедрой попросил его в будущем вести полевые работы летом, когда нет занятий. Но лето – сезон дождей в Мексике и Гондурасе, проводить раскопки в это время затруднительно.
Однако недостаток денег и признания со стороны коллег в течение долгого времени с лихвой компенсировался возможностью участвовать в удивительном открытии – шанс, выпадающий раз в жизни. С самого начала Крис заряжал всех нас энергией и энтузиазмом. Преданный своему делу профессионал, он горел таким желанием исследовать этот девственный ландшафт, что во время нашего первого похода к руинам ринулся вперед, оставив нас с Вуди среди пыли, змей и угроз, которые таили в себе джунгли – черт бы их подрал. Несмотря на его беспечное отношение к собственной безопасности, он изо всех сил оберегал других участников экспедиции. После происшествия с вертолетом, которое чуть не закончилось катастрофой, у нескольких участников экспедиции по возвращении обнаружился лейшманиоз, и Крис решил, что посылать людей на У1 слишком опасно. «Вывод однозначен, – заявил он, – риски работы на раскопе слишком велики». После своей второй поездки на У1 он отказался от участия в дальнейших археологических работах на этом участке.
Археологи продолжили работать на тайнике, а мой взгляд привлекла нависавшая над раскопом земляная пирамида – изначальную ее форму было нелегко угадать из-за густой растительности. Три громадных дерева выросли над самым тайником, рядом друг с другом. Мне хотелось узнать, не изменилось ли чего-нибудь за год. Я миновал раскоп, забрался наверх, оставив позади три громадных дерева, и вскоре оказался в изумрудных сумерках девственного дождевого леса, радуясь тому, что он остался нетронутым с прошлого года. На вершине пирамиды я остановился, вдыхая насыщенный запах и пытаясь представить себе, каким город был в период своего расцвета, перед неожиданной и трагической кончиной. Плотность зарослей по-прежнему не давала возможности получить представление о планировке города или оценить его размеры. Даже на вершине меня окружали мохнатые гиганты, возвышавшиеся над головой на сто с лишним футов, оплетенные фигами-душителями и ползучими растениями. Я не видел археологов, работающих внизу, но их голоса проникали сквозь листву искаженные, неразборчивые, напоминающие бормотание призраков.
Я стал разглядывать почву на вершине. Она была точно такой же, как и год назад, когда мы впервые забрались сюда. Я увидел нечеткое прямоугольное углубление и другие неровности – вероятно, остатки маленького храма или иного сооружения. В этом месте тоже нужно было вести раскопки, которые помогли бы понять древние ритуалы этого исчезнувшего народа, но в душе я надеялся, что ничего такого не случится, что это место никогда не утратит своей тайны. Я спрашивал себя, какие церемонии происходили здесь. Майя и другие месоамериканские культуры совершали человеческие жертвоприношения, давали богам самое священное и драгоценное питание – человеческую кровь. Жрец обезглавливал жертву либо разрезал грудину и доставал оттуда еще бьющееся сердце, чтобы предложить его небесам. Такие жертвоприношения нередко совершались на вершине пирамиды – на виду у всех. Исполнялись ли в Москитии такие же ритуалы? Когда в городе на У1 начала свирепствовать эпидемия и люди решили, что боги отвернулись от них, к каким ритуалам могли они прибегнуть в отчаянной попытке восстановить привычный миропорядок? Что бы ни делалось, эти меры не принесли результата; считая, что они прокляты и оставлены богами, жители покинули город и никогда в него не возвращались.
С этими отрезвляющими мыслями в голове я спустился с пирамиды и вернулся в лагерь; заходящее солнце касалось вершин деревьев. После обеда, когда стемнело и насекомые вылезли из укрытия, я забыл о своем благом намерении – спрятаться в палатке до захода солнца – и остался на кухне вместе с Крисом, Дэйвом, Анной, Спадом и остальными. Мы сидели под навесом, рассказывали истории, слушали музыку в свете тихо шипящего кемпингового фонаря. Есть что-то неодолимо привлекательное в вечернем лагере, когда на джунгли опускается прохлада, свежий ночной воздух полнится голосами животных и все отходят от дневных трудов. В солдатском лагере горела рождественская гирлянда, мы слышали звуки фильма, который крутили в общей палатке.
На следующее утро я с облегчением услышал знакомые крики ревунов, хотя теперь обезьяны ушли за реку. Воздух наполнился утренним туманом. Солдаты, пребывая в нервном, возбужденном состоянии, приступили к работе, заканчивая лестницу для президента, которого ждали позже, утром того же дня. Ботинки у них блестели, смазанное оружие сверкало, форма сидела настолько аккуратно, насколько это возможно во влажных джунглях.
Часам к десяти туман рассеялся, и под слабыми лучами солнца пролился короткий дождь. Вскоре послышался шум вертолетов – сначала далекий, он становился все громче. Три машины приземлились одна за другой, из них выгрузились журналисты и гондурасские чиновники… и Стив Элкинс. Военные были представлены командующим гондурасской армией и министром обороны, прибыл также министр науки и технологий Рамон Эспиноса. И Вирхилио. Из третьего вертолета, на котором красовался гондурасский флаг, вышел президент, Хуан Орландо Эрнандес, в сопровождении американского посла Джеймса Нилона.
