Его рот в это время был в двух вершках от моего, и до меня донесся едва заметный аромат ментола.
— Фонарь хотела забрать! — Смотреть ему в глаза, да еще без очков, было почти физически больно.
— Понятно. — Он распрямил руки, отстраняя меня, затем сел и подал мне казенное имущество. — Этот?
— Да, благодарю. — Я покраснела, наверное, до бордовости, поэтому присела, поднимая с пола очки.
— Что у вас в кармане?
— Что?
— Что вы прячете на груди, барышня Попович? Я почувствовал это, когда мы… кхм… Револьвер?
Я замахала руками, полезла в карман, достала зеркальце. Крестовский, уже поднявшись с лавки и поправляя галстук, тряхнул головой. Когда он увидел зеркальце, на мгновение замер:
— Откуда оно у вас?
— Подруга подарила. Это…
Мне стало невероятно стыдно. Даже стыднее, чем начальство таким неподобающим образом будить. Что он сейчас обо мне подумает? Наш новый сыскарь — легкомысленная финтифлюшка? Дурочка провинциальная?
Крестовский ждал ответа.
— Это игра, — сказала я. — «Сети любви». Если телефонировать куда угодно и вслух проговорить «суженый мой, ряженый, приди ко мне наряженный», на зеркальце появится адрес и время встречи с суженым.
Интонации мои были такими казенными, что я даже взбодрилась. Есть еще порох в пороховницах, не все на борьбу со странными мыслями потратилось!
— Какое?
— Что какое? — Я уже подумывала прищелкнуть каблуками, для придания себе вида придурковатого, так ценимого всяческим начальством.
— Время и место встречи с вашим, Попович, суженым?
Вот, значит, как? Значит, барышню мы по дороге где-то потеряли? И на Евангелину Романовну свой драгоценный речевой аппарат трудить не намерены? Значит, я теперь у нас Попович буду?
— Швейный переулок у кафешантана, два часа до полуночи! — отрапортовала я.
— Пойдемте, — Крестовский повел рукой, приглашая меня к выходу.
— Куда?
— Я хочу посмотреть на счастливца, с коим вас свела судьба.
— У меня еще фонарь… Хозяйственная служба… Штраф…
Я лепетала уже на ходу, едва поспевая за широким шагом начальства, но потрясала фонариком в воздухе для демонстрации важности и неотложности возвращения казенного имущества на место непосредственного складирования оного.
Крестовский взлетел по лестнице, ни разу не запнувшись, я заподозрила, что он, как кошка, видит в темноте, и ждал меня в освещенном дверном проеме.
— Разберемся мы с вашими, Попович, штрафами, — бросил он мне раздраженно, отобрал фонарь, поставил его на конторку.
Вахтенный вытянулся во фрунт.
— Он отдаст ваш фонарь в пересменку, — обернулся ко мне Крестовский. — Поспешим. Мне хотелось бы быть в Швейном переулке незадолго до назначенного времени. — Зеркальце он мне так и не вернул.
Мы вышли на набережную и быстро пошли вдоль парапета. Дорога была мне знакома, потому что именно по ней я сегодня утром в приказ шла. Дождя не было, над влажной брусчаткой зажигались фонари. Мы свернули в какой-то переулок. Я подумала, что, оказывается, квартирую неподалеку от кафешантана. Потому что ежели пройти вон туда…
— Вы первый раз это делали? — спросил Крестовский через плечо.
— Что?
— Попович, будьте расторопнее. Где ваша хваленая смекалка? Сколько раз вы себе суженого вызывали?
Я решила Лялю не выдавать. Мне-то что, все плохое, что его высокородие мог про меня сегодня подумать, уже подумал, а ниже дна не упадешь.
— Сегодня впервые. На моей малой родине о подобных забавах еще не знают. Видимо, от недостатка телефонной связи в провинции.
— Как оно работает?
— Точно не знаю. Но немножко колдовства, завязанного на телефонное…
Крестовский остановился под фонарем, достал из кармана мое зеркальце, повертел его, рассматривая, и опять спрятал.
— Понятно.
Он замер, о чем-то размышляя, я стояла рядом, дура дурой. Мимо шли люди, некоторые поглядывали в нашу сторону с удивлением. Еще бы, — чиновничья дама в мундире и нарядно одетый господин. Кажется, в присутствие в казенном хожу у нас только я и младшие чины, которым это по должности полагается.
— Кафешантан где? — Я заметила перемену в лице начальства и подумала, что уже вопросом его от дум не отвлеку.
— За углом. — Семен Аристархович посмотрел на меня с отвращением. — В следующий раз на дело переоденьтесь. Ваш мундир за версту видно.
Я кивнула. Обязательно, всенепременно. Особливо ежели меня перед делом кто-нибудь озаботится об этом самом деле уведомить. Сию же секунду переоблачаться брошусь… Сундук! Я так и не забрала свой багаж!
Скорбные думы о запасных платьях, нижнем белье и премиленькой шляпке с зелеными лентами заняли меня настолько, что я осталась равнодушной и к ярким кафешантанным афишам, на которых изящная барышня поднимала над головой ножку, отчего были видны кружевные панталончики, и значилось: «Богиня любви Венера, проездом из Парижа!», и к нарядной публике, ожидающей начала представления у входа.
Крестовский откинул крышечку карманных часов.
— Десять. Кто из них ваш суженый, Попович?
Я не знала. Из широко раскрытых дверей раздался звонок, возвещающий о начале представления, и публика приливной волной устремилась внутрь. Через полторы минуты мы остались перед входом одни. Служитель, неодобрительно на нас поглядевший, закрыл двери, и теперь даже музыка доносилась до нас приглушенно.
— Какая неожиданная встреча! — Из-за угла, расставив руки, как будто собираясь кого-то обнять, к нам подходил Эльдар Давидович Мамаев. — Вы-то здесь какими судьбами?
Я уж было открыла рот, чтоб рассказать про зеркальце, но была остановлена властной начальственной рукой. Рука эта ухватила меня за локоток и сжала так сильно, что мне пришлось сдерживаться, чтоб не пискнуть придавленной мышью.
— Экскурсию по местным трущобам для нового служащего провожу, — ответил Крестовский. — А вы, коллега, за какой надобностью в эти нехорошие места забрели?
— Это же не допрос? — хихикнул Мамаев. — Тогда о своих целях я вынужден буду промолчать даже под пытками.
— Понятно. В таком случае не смеем вас задерживать. — Крестовский, все так же держа меня за локоть, развернулся и потащил меня прочь.
А интересно, это Мамаева Ляле зеркальце напророчило? Это с ним она увиделась бы, коли бы на встречу пошла?
— Будьте расторопнее, Попович!
Я ускорилась. Мы почти подбежали к остаткам развалившейся церкви. Только здесь Крестовский отпустил мою руку и сел на слом стены, будто силы его оставили. Я огляделась. До меблированных комнат «Гортензия» минут семь неторопливым шагом. Улица была безлюдна, только какая-то коляска вывернула из-за угла, лошадка, чью голову украшал затейливый плюмаж, процокала по разбитой мостовой до следующего поворота.
