— Через пару месяцев или через полгода Эльдар Давидович будет уличен мною в адюльтере, и мы с ним расстанемся, к взаимному удовольствию сторон. Тихо расстанемся, чтоб слухи не пошли, а только наметились, навроде кругов по воде. Я прекрасно понимаю, что брошенная невеста — персонаж трагический, вызывающий сочувствие, в отличие от суфражистки, к появлению которой в стенах чародейского приказа наша берендийская общественность еще не готова.
Мамаев опустился передо мною на одно колено и почтительно поцеловал руку:
— Сообразительная букашечка.
Я выдернула конечность и строго взглянула на жениха:
— Еще раз назовешь меня букашечкой, уличу немедленно, и тебя в классе понизят!
— Извините, Евангелина Романовна. — Мамаев споро вернулся на свое место. — Душечка? Котик?
Я поправила очки, Эльдар замолчал.
— Ты, Гелюшка, только никому об этом обмане не рассказывай. — Зорин смотрел на меня с истинно отеческим участием. — Ни маменьке в письме, ни подругам не проболтайся.
— Ольга Петровна?
— И ей тоже об этом знать не нужно.
Ну да, если Ляля — племянница Петухова, предосторожности не помешают. Я бы, конечно, лучше бы ее успокоила, зная, как болезненны ей мамаевские порхания. Но нет так нет. Приказ, даже в такой вот просительной форме полученный, исполнять надо. Я решила, что хотя бы время потяну, расскажу ей уже после обручения, чтоб раньше не терзать дольше необходимого.
— Значит, договорились, — произнес Крестовский, уже поднимая руку для своего изгонятельного жеста.
Стоп! Мой жест с очками стоил десяти шефовых мановений.
— Вы меня только ради этого в кабинет вызывали?
Семен Аристархович кивнул, но слегка неуверенно. Этого «слегка» мне хватило, чтоб продолжить.
— Шеф!
— Что?
— Ваше высокородие!
— Попович, вы испытываете мое терпение.
— Я работать хочу, а не в приемной мундир просиживать!
— Чего вы от меня хотите?
Я объяснила. Он вопреки моим опасениям не возражал.
— Понятно. Только пусть вас Иван Иванович сопроводит, — Крестовский кивнул Зорину. — Кто знает, может быть, там, где спасовали чардеи…
Он не закончил, но мне и того было довольно. Я бы заплясала от счастья, если бы к тому времени намертво не примерзла к креслу.
Из кабинета мы выходили гурьбой. Ваня, извинившись вполголоса, сказал, что встретимся мы с ним уже у входа:
— У меня там кое-какие бумаги закончить надо, дело срочное. Давай через три четверти часа. Я велю, чтоб лошадку нам запрягли.
— А это далеко? — шепотом спросила я.
— За окраиной, но до обеда обернемся.
Зорин ушел, я сверилась с часами, чтоб не опаздывать. Эльдар Давидович, напротив, покидать приемную не собирался. Он устроился на моем месте со всеми удобствами, налил себе водицы из графина, выпил, поморщился, занюхал моей настольной гортензией. Цветок, невзирая на жару, цвел и пах, как и положено комнатному растению при хорошей хозяйке. Видимо, Ляля оказалась права, и самописное излучение способствовало развитию флоры.
— Рыжик, — протянул Мамаев, скорчив умильную рожу. — А давай я тебя на свидание позову?
Эльдар о моих планах насчет Ольги Петровны осведомлен не был, потому брал быка за рога, изображая те отношения, которых у нас с ним сроду не бывало. Рыжик? Ах, ну да, букашечкой я себя называть запретила, вот он и изгаляется.
— Я на работе устаю, не до гуляний.
— А бритские научные светила говорят, что перемена деятельности — лучший отдых. Пойдем, рыжик. Погода, природа…
Пошляк! В такую жару я бы с ним с удовольствием на леднике каком отдохнула. А и идти далеко не нужно, можно у шефа в кабинете свидание устроить. Мне представилась влюбленная пара, не я с Эльдаром, а некая абстрактная, воркующая в полутьме кабинета под перестукивание ледяных кубиков. Потому что шеф в моем представлении тоже присутствовал — сидел за столом, поглядывал на голубков и что-то быстро записывал в блокнотике.
Мамаев улыбку мою истолковал превратно.
— Значит, приглашаю тебя в театр, пора уже нам начать потихоньку в свете показываться.
Я покачала головой:
— Блюдите приличия, господин чиновник.
— Ольга Петровна, — обернулся Эльдар к Ляле, которая побледнела до какой-то невообразимой мертвецкой синевы. — Не могли бы вы нам вечером компанию составить? Барышня с подругою и будущим женихом никаких кривотолков вызвать не должны.
Я открыла уж было рот, чтоб окоротить нахала. Треснуть его хотелось по русой макушке с такой силой, чтоб к стене отлетел, но Ляля меня опередила. Она скупо улыбнулась и ответила согласием:
— В роли дуэньи мне бывать еще не приходилось, но я с удовольствием посмотрю с вами представление.
Эльдар засиял, рассыпался в благодарностях.
— Тогда я заеду за вами около девяти сегодня, дражайшая Ольга Петровна. Ваш адрес не изменился?
— Не стоит утруждаться, — ответила девушка. — Заезжайте сразу за невестой, у нее и встретимся. Ты же пригласишь меня в гости, Геля?
Я пожала плечами. Гости так гости, театр так театр. Какие все-таки мужчины черствые неэмпатичные существа!
Я приблизилась к Мамаеву и с преогромным удовольствием наступила ему на ногу каблуком.
— Рыжик!
— Место мое рабочее освободи… бубусик.
— Сей момент.
«Бубусик» цели своей достигло, Мамаев догадался, что слегка переиграл, потому попрощался почти нормально, без сиропных нежностей.
Я взглянула на часики. Время еще было. Ляля сидела с прямой спиной, лицо ее ровным счетом ничего не выражало. Я подошла к девушке и, склонившись, обняла ее за плечи:
— Прости… Прости меня, пожалуйста.
Ляля отстранилась:
— Пустое. В любви, как и на войне — все средства хороши.
— Да какая любовь… — Я запнулась, в подробности наших с Эльдаром отношений я Ольгу Петровну обещала не посвящать.
— Меня все здесь презирают и ненавидят, — всхлипнула девушка.
— Любят и уважают, — твердо возразила я.
— Мне никто ничего никогда не рассказывает.
— Ну что ты такое говоришь? Ты же секретарь, ты обо всем осведомлена получше прочих.
Слова мои попали в цель, Ляля шмыгнула носом, но уже деловито.
— Куда ты с Зориным едешь?
— Мне шеф разрешил Дмитрия Уварова допросить.
— В скорбном доме?
— Да.
Ольга Петровна посмотрела на меня с уважением. А я, обрадованная сменой предмета обсуждения и тем, что она, кажется, не очень на меня сердита, принялась рассказывать дальше.
