— Не благодари, — донеслась до меня фраза пожилого. — А вот и наш экзотический цветочек.
Тут я узнала второго мужчину и натурально онемела. Семен Аристархович повернул голову, наши взгляды встретились, знакомая мне жаркая истома пробежала по спине.
«Это же шеф! — лихорадочно думала я, чтоб отвлечься от неуместных ощущений. — Я хотела его видеть. Все одно к одному. Это судьба меня заставила не в ту сторону свернуть, чтоб я шефа увидела, чтоб все ему рассказала, чтоб…»
Служебные мысли помогали мало, потому что начальство схватило меня за плечо. От прикосновения мне еще чуточку поплохело.
Думай, Геля! Не стало бы его высокородие тебя просто так за конечности хватать! Он твое внимание привлечь хочет, чтоб молчала, чтоб личность свою не раскрыла. Думай! Наверное, у шефа здесь встреча с информатором.
Тем временем — а прошло секунды три, не больше — начальство склонилось ко мне и велело:
— Не пищите, Попович, это надо для дела.
Не то чтобы я раньше не целовалась… Бывало. На заре туманной юности, до того, как я суфражистские взгляды на себя примерила и решила, что без мужчин жизнь устраивать правильней, и кавалер у меня был страстно-трепетный, и поцелуй под звездным небом Вольска — да, один, но ведь был! Только вот до сего момента я и не подозревала, что можно целовать вот так — открытым ртом, будто ставя огненные печати, вторгаясь внутрь.
Крестовский толкнул мною дверь, мы ввалились в комнату, не прерывая поцелуя. Нога моя запуталась за что-то, возможно край ковра, я покачнулась, но он перехватил меня за спину, развернул, прижал к стене. Его руки и губы не останавливались ни на секунду, я тяжело дышала. Где-то в уголке сознания скукожилась мыслишка, что если мы сейчас не остановимся, на одну невинную девицу в Мокошь-граде станет сегодня меньше. Но мне, если честно, было все равно.
Я запустила пальцы в рыжую львиную гриву и тихонько застонала от удовольствия. Видимо, мой едва слышный стон сработал выключателем. А скорее, то, что дверь по левую руку от меня замерцала зеленым светом и распахнулась. Крестовский отстранился, я придержалась руками за стену, чтоб не сползти по ней. На пороге воздвиглась барышня примерно моих лет, в отчаянно-рыжих локонах под черной шляпкой и чиновничьем мундире такого вида, коего мне раньше видеть не приходилось. Черная юбка с разрезами по бокам, такими длинными, что виднелись подвязки шелковых чулок, плотно облегала бедра, приталенный сюртук, расстегнутый на четыре, не меньше, верхние пуговки, позволял любоваться кружевом лифа и даже, если напрячь зрение, лентами корсета незнакомки. Богатству зрелища способствовало также и отсутствие под сюртуком блузки.
— Опаздываете, андалузская прелестница, — сказал Семен Аристархович самым противным из своих голосов. — Молодежь за вас всю работу исполняет. — И, взяв меня за руку, спокойно вывел за дверь.
Андалузская прелестница нас не преследовала, а дорогу Крестовский знал прекрасно. Коридор, лестница, коридор, поворот, ступеньки. И вот уже я дрожу от холода, это при жаре-то серпеневой, на каком-то заднем дворе рядом с дождевой бочкой, коллекцией покореженных временем табуретов и грядками, флору которых в темноте определить не представляется возможным.
— На кого вы шпионите, Попович? — устало спросил шеф, присаживаясь на один из табуретов.
— Ни на кого! — прижала я к груди руки. — Случайно так получилось.
— То есть вы хотите сказать, — по мере произнесения фраз голос начальства креп и под конец стал напоминать львиный рык, — что приличная барышня вроде вас, пусть и с определенными изъянами в голове, может случайно оказаться в борделе?
Сначала я обиделась на «изъяны в голове», потом переспросила:
— В борделе?
— Да! В доме терпимости, в притоне, в гнезде разврата, в лупанарии…
— Я фильму смотрела, — прервала я шефов поток синонимов. — Потом мне выйти надо было от спутников, я заплутала, а тут бордель. Я же, ваше высокородие, и помыслить не могла, что два таких разноплановых заведения, как фильмотеатр и вот это вот, в одном здании разместить можно. Ну вот, тут бордель, а тут вы… А барышня малоодетая, стало быть, порочная женщина? И слава богу, что именно она, а то я уж стала размышлять, в каком чиновничьем ведомстве подобные мундиры уставом носить приписано. Значит, бордель, вы, барышня, господин в серой шляпе, от которого вы личность мою скрыли…
На самом деле мне было стыдно просто до обморока и я очень боялась, что сейчас шеф примется за обсуждение того самого «нужного для дела» поцелуя и всех последующих, которые, как я подозревала, для дела были вовсе не нужны. А еще мне было обидно, что Крестовский целовал меня только «для дела», и стыдно за эту обиду, такую бабскую и вообще-то мне не свойственную. Поэтому я просто болтала, загоняя стыд вглубь, и мне даже было неважно, за кого он меня принимает, за шпионку, разгульную девицу или чокнутую суфражистку.
— А этот господин серошляпный, как я догадываюсь, информатор ваш. Поэтому и встреча была назначена тайно и поэтому в таком непривычном для вас месте.
«Ага, Геля, ври себе и дальше. Место для него непривычное, то-то он все закутки здесь доподлинно изучил! Первый раз шеф твой в этот дом терпимости наведался! А до того — ни ногой!»
— Где Мамаев? — прервал мои самокопания Семен Аристархович. — Он же собирался вас с Ольгой Петровной в театр вести.
— Он не смог, — ответила я. — Извинялся, сказал, дело важное и неотложное. Вот я от разочарования на фильму и пошла. Стойте, шеф! Значит, вы Эльдара вечером еще не видели? Он вас, видимо, не нашел. Мне же вам столько рассказать надо!
Я азартно придвинула второй табурет и присела на него, не забыв проверить перед тем сохранность всех четырех ножек.
— Шеф! Наш паук-убийца — это Петухов! Я точно знаю.
Красивое лицо Крестовского осветила улыбка — так как светила она в купе с полной мокошь-градской луной, видела я ее во всех подробностях. Хорошая была улыбка, будто ребенку предназначенная, любимому чадушку, от которого любая глупость радостна и умилительна.
— Излагайте.
Ну, я и изложила. И про коляску, и про неклюда-отступника, и про запашок его явный, про волость Эстляндскую, в которой Петухов службу нес. Не забыла достать из ридикюля форму для печатной отливки, а также рассказать, что Беснику запах гаджо в моей комнате учуять удалось.
Крестовский слушал со вниманием, даже не скривился ни разу, только время от времени разбавлял монолог мой сакраментальным «понятно», но в целом с блеском исполнял роль благодарной публики.
— Арестовывать его надо! — закончила я свою речь и хлопнула ладонью по колену.
— Кого? Обер-полицмейстера? — переспросил шеф.
— Сначала неклюда, а потом, конечно, и его высокопревосходительство, пока опомниться не успел, — подтвердила я.
— Ну, во-первых, Попович, мы с вами Петухова арестовать не сможем при всем желании, чиновников такого ранга только личная гвардия государя под стражу взять может.
