Жизнь продолжалась. И что в ней изменилось для меня? Да практически ничего – есть мама, есть я и есть моя жизнь. И есть цель, к которой я иду. Недостижимая цель, верно. Но как говорят китайцы – важна не цель, важен путь к цели. А он ясен и светел! Под вечер вышло солнце, и все вокруг сияло серебром – хорошая погодка! Просто мечта, а не погода!
Дома пахнет пирожками – мамиными пирожками! Господи, ну как же хорошо вернуться! И откуда она знала, что я приеду именно сегодня?!
Откуда? Хмм… небось позвонили… Белокопытов. Да ну его к черту! Забыть эту фамилию. Забыть дорогу к нему! Не нужен он мне. Никто не нужен – кроме мамы!
Я поел, наслаждаясь горячим чаем, пирожками и маминой воркотней, потом лег на кровать и долго лежал, глядя в потолок. Думать не хотелось, делать ничего тоже не хотелось. Только забыться и уснуть. Что я и сделал.
Проснулся на следующий день, утром. Спал, как есть – не раздеваясь, в одежде. Потащился в ванную комнату, зевая, почесываясь, пустил воду в ванну, разделся, влез и долго лежал – бессмысленный, пустой, как тело без души.
Что-то ушло. Что-то – будто потерял. Детскую наивность? Романтизм? Сам не ожидал, что они у меня еще остались. А я-то считал себя совсем взрослым… дурак. Вероятно, в каждом мужчине до самой смерти сидит мальчишка, верящий в справедливость, в благородство, в хороших людей, которые просто так делают добро. И я не исключение. Печально и грустно…
Вытершись досуха, снова побрел к себе в комнату. Нужно было кое-что сделать. Мама копошилась на кухне, завтракать пока не звала, так что времени у меня было навалом.
Я вывалил содержимое портфеля на пол. На кровать побрезговал – кто хватал эти деньги, какими руками? Еще какой-нибудь стригущий лишай подхватишь… чего-чего, а брезгливость у меня от мамы. Терпеть не может любой нечистоты.
Кучка образовалась приличная, и я сам удивился – сколько денег влезло в старый портфель! Я вроде бы и не так много в него насовал… кидал и кидал, пачку за пачкой. Голова, видать, была занята не тем, вот я и не обращал внимания, сколько беру. А то, что портфель тяжелый – так и я не слабак.
Прикинул по пачкам… если в каждой по сто купюр… О господи! Здесь только рублями сто тысяч! Семь пачек со сторублевками, восемь – полтинники. А еще здоровенная пачка стодолларовых купюр! И по прикидкам… тут не меньше чем тысяч пятьдесят! Эдакий кирпич из зеленых бумажек!
Семьдесят пять тысяч долларов. Я сидел в ошеломлении, глядел на сокровища, и в голове тупо билась прочитанная в детективном романе фразочка: «И говори после этого, что преступления не приносят прибыли!» М-да. Приносят. И еще как!
И что теперь со всем этим делать? У меня ведь еще десятка тысяч баксов – вон там, в шкафу, завернуты в газету, под бельем. Маме не показывал – по понятным причинам. Она сразу заподозрит неладное, начнет выстраивать дурацкие предположения, чушь всякую нести! Расстроится. А зачем мне ее расстраивать? Совсем ни к чему. А значит, основную часть надо спрятать. Куда? Да закопать под кровать, в старые ботинки, и все тут. Рубли буду тратить, доллары пусть полежат. Им ничего не сделается, лежат себе да лежат, я ведь все равно не знаю, кому их продать. За валютные операции вообще-то уголовная статья, и ее никто не отменял.
Я посмотрел на календарь – сегодня суббота, а значит… а ничего это не значит. Все равно у меня нет водительского удостоверения! Потом, когда-нибудь. Куплю машину, никуда не денется. Успею, какие мои годы?
Я рассовал деньги по тайникам, часть оставил на расходы, сунув в куртку, и пошел завтракать – из кухни аппетитно пахло чем-то острым, пряным, и слюни у меня текли, как у голодной собаки, точно.
* * *
Ох уж эти барахолки! Чего тут только нет! Как, откуда везут весь этот импорт?! Где они взяли эти штаны, куртки, рубахи и «солнечные» очки с наклеенными на них «фирменными» этикетками?! С очками вообще интересно – меня всегда смешили умники, которые не отклеивали лейблы со стекла своих «суперочков». Ну как же! Иначе не видно, что они фирменные! Не видно, что ты отдал за них семьдесят пять рублей!
Это все равно как носить костюм или другую какую одежду и не отпороть ценник. Идешь так по улице, а ценник болтается позади! До самой земли свисает! Классно! Смотрите, завидуйте!
А чему завидовать? Тому, что сумел накопить на штаны или на рубаху? Смешно. И грустно. Грустно – потому что, кроме убогой одежды, в которой только за скотом ходить, в магазинах ничего нет. В обычных магазинах, само собой. В крупных «выбрасывают» дефицит, и сразу же – огромнейшие, страшнейшие очереди, огражденные металлическими стойками, канатами, лентами. Люди давятся за кроссовками или индийскими джинсами, теряя человеческий облик, превращаясь в самых настоящих скотов! Стыдно, гадко…
Я не стоял в этих очередях. Вначале потому, что и так все имел – со спецскладов. И кроссовки, и костюмы «Адидас». И куртки с импортными лейблами. А потом не стоял потому, что не было денег, да и брезговал. Лучше я одену то, что пылится на полках магазина, чем уподоблюсь этой толпе. Пусть я и монстр-убийца, но не скот!
Теперь, когда у меня завелись деньги, много денег – куда пойти? Где купить хорошую одежду? Само собой – на барахолке. Вся фарца там. Все спекули.
Когда у тебя много денег, выбор несложен. Ты подходишь, спрашиваешь размер. А потом платишь столько, сколько спросили. И все. Не торгуешься, не уговариваешь скинуть червонец – тебе это просто не надо. А продавец, счастливый, что получил выгодного, непривередливого покупателя, расстилается перед тобой, как персидский ковер.
Уже через час я уходил с рынка, нагруженный мешками, как лошадь экспедиции Обручева. Тащить было тяжко, так что я начал оглядываться по сторонам, в надежде высмотреть стоянку такси.
Такая нашлась, по-другому и быть не могло. Это у филармонии вряд ли увидишь мордастую физиономию старого таксера, покручивающего на пальце ключ от машины так, что кажется – это что-то вроде религиозного обряда, наподобие верчения молитвенных барабанов буддистов. Покрутил ключ как следует – вот тебе и «жирный», богатый клиент. Такой, например, как я.
Сумки погружены на заднее сиденье, таксист уже завел машину, как вдруг… Взявшись за дверную ручку «Волги», я оглянулся по сторонам, будто прощаясь с барахолкой, и внезапно увидел знакомое лицо – мальчишка, лет двенадцати. Он стоял возле мангала с жарящимся шашлыком и внимательно, с тоской в глазах следил за тем, как переворачиваются длинные шампуры, источающие великолепный запах мяса, особенно сладкий, когда ты давно не ел и набегался на морозе в своей тонкой, как мешковина, куртке на «рыбьем» меху.
Я видел этого парнишку в зале, в первых рядах, когда занимался в театральном кружке. Обычный парнишка из детдома – коротко стриженный, веснушчатый, голодный – как бывают голодны только детдомовские пацанята, никогда не пробовавшие вкусной домашней еды.
Я никогда не задумывался – что они там едят, как живут… Государство кормит, вряд ли уж пропадают с голоду, хотя и разносолов, конечно же, не видят. Одевают их дерьмовенько – опять же, это видно по дрянной одежонке.
