Потом за сотни лет удалось удобрить собой землю, и новые поколения пускали корни еще дальше, а на ветках появились листья.
Сейчас кустарники густые и высокие, между ними ютится чахлая трава, но злой сухой ветер все же разбивается о твердые, как камни, ветки, а трава в ответ благодарно прикрывает землю от жара солнца.
Азазель шел бодро впереди, посвистывал и указывал то на застывшего в безоблачном небе коршуна, то на перепрыгнувшего со стебелька на стебелек крупного кузнечика с ярко-синими крылышками.
– Жизнь идет!.. А что? Кузнечик тоже человек!.. Вы что такие задумчивые?.. Природой нужно восхищаться вслух, а то могу припаять обвинение в человеконенавистнических замыслах вплоть до зловещих задумок насчет терактов!
– Природу все любят, – сказал Михаил вынужденно, потому что Аграт и Бианакит всю дорогу идут молча, хотя никто не приказывал соблюдать режим тишины. – И животных тоже любят… Вот только друг друга…
Азазель хохотнул:
– Внутривидовая борьба!.. Господь, создавая человека, велел Дарвину сказать эту истину вслух.
Аграт с интересом взглянула на Михаила:
– Что, люди и друг друга не обожают? Я думала только демонов.
– Тебе многое предстоит узнать, – сообщил Азазель с удовольствием. – Я бы просветил, люблю общаться с дурочками, с ними я такой умный, но занят, пусть просвещает Мишка. Он, можно сказать, Михаил Просветитель!.. Засветит так засветит…
Она взглянула в сторону Михаила с иронией:
– Он?.. Ну не знаю… Пока что кажется деревенским дурачком. Лучше я у Бианакита поспрашиваю.
– Да, – поддакнул Азазель. – Это лучше. Поспрашивай.
Двигались так почти весь день, дважды останавливались перекусить и один раз на обед, во время которого Азазель осматривал окрестности в бинокль, потом снова рюкзаки на спину и бодрым маршем по косогорам, наконец в какой-то момент Азазель остановился на пригорке, поджидая их, простер величественно руку ладонью вперед:
– Вон там он был… Если никто гору не передвинул… Точнее могу сказать ночью, если в том месте загорятся две яркие звезды с языческими названиями.
Михаил буркнул недовольно:
– У звезд все названия языческие. А гору с чего кому-то двигать?
– Да был один, – ответил Азазель безучастно. – Обещал… Все, привал на ночь.
– Чтобы посмотреть на те две звезды?
– Чтобы не тащиться в темноте, – ответил Азазель. – Оглянись, солнце уже зашло, даже закат сейчас погаснет!
Михаил оглянулся, вся западная часть похожа на Божественный горн, в котором ковалась вселенная, на полнеба разверзаются пылающие бездны, в одном месте огонь гаснет, в другом разгорается, но все же все оттенки, от алого до багрового, становятся темнее, а исполинский занавес медленно смыкается, темно-красный край неба все ближе и ближе к темной земле.
– Хорошо, – сказал Михаил. – Ты прав, не стоит бродить среди развалин ночью.
Азазель повернулся к Аграт:
– Запомни этот момент! Он впервые сказал, что я прав. Да еще в присутствии женщины. Красивой женщины, что потребовало от него двойного усилия.
– Почему двойного?
– Ну тройного, – уступил Азазель. – Так что даже твердолобый… я хотел сказать твердый в убеждениях и высоконравственных принципах наш как бы друг умеет иногда в исключительных случаях хоть и крайне редко, но все же принимать доводы более разумного существа.
– Это ты о ком? – спросила Аграт.
– Молчи, женщина, когда люди говорят вслух!.. Он согласился, хотя, правда, отрицать приход ночи бывает затруднительно даже для образцового солдата. Вон Бианакит не отрицает же?.. Верно, Бианакит?
– Привал, – ответил Бианакит, – лучше вон там в низине. Чтобы пламя костра никто не видел издали.
И, не желая вступать в пустячный разговор ни о чем, быстро спустился вниз, там сбросил рюкзак на землю и начал собирать хворост.
Когда он набросал на очищенное место приличную кучку, Аграт хозяйственно сложила их аккуратным шалашиком, отступила, любуясь как произведением искусства. Возможно, так искусство и зарождалось в пещерное время.
Азазель картинно взмахнул рукой, пламя моментально охватило сучья снизу доверху. Вокруг костра образовался яркий круг оранжевого света, а вечерние сумерки моментально превратились в темную ночь.
– Здесь тепло, – заверил Азазель. – Даже Аграт не превратится в сосульку.
– Твой Мишка теплый, – сообщила Аграт. – Вообще печка!..
– Ух ты, – сказал Азазель. – Уже добралась?
– Наполовину, – ответила она со зловещей скромностью.
– Из-за блондинок в мире столько зла! – сказал Азазель с сочувствием. – Какое счастье, что ты брюнетка.
Аграт сказала строго:
– Не подлизывайся! Видела я таких подлизунов. Я вон Мишку совращать буду.
– Еще не? – спросил Азазель в изумлении. – А наполовину это как?
– Пока держится, – сообщила она. – Но сопротивление уже хилое, вот-вот сломлю.
Михаил сказал вяло:
– Эй-эй, я здесь.
Аграт оглянулась, красиво изогнутые брови приподнялись в наигранном изумлении:
– А в самом деле… Тихий, как мышонок. Говоришь, он хороший боец?
– Хорошие не бахвалятся, – заметил Азазель. – Он вообще хорош. А как он тебя раскусил?
Аграт сказала ревниво:
– Просто угадал.
Азазель посмотрел на нее с интересом:
– Правда? Мне случалось видеть мудреца, сболтнувшего глупость, а вот дурак, случайно брякнувший слова мудрости, еще не встречался.
Она наморщила нос:
– Михаил мудрец? Не смеши.
– Михаил постоянно учится, – сказал Азазель серьезно. – И быстро. Такое вот у людей свойство.
Она буркнула:
– Все равно не понимаю, зачем Господь уделяет ему такое внимание.
– Бог, которого можно понять, – пояснил Азазель, – уже не Бог.
Она сказала независимо:
– Я наслушалась там, в своем уровне, как Он наказывает тех, кто ослушался Его воли. Но что-то не заметила, чтобы люди стали лучше.
– По тем, – сказал Михаил, – что попадают к вам, трудно судить о всех людях. Есть и те, кто попадает в другое место.
Она фыркнула:
– Разве в ад идет не большинство?
Михаил смолчал, нет желания спорить с женщиной, вместо него миролюбиво ответил Азазель:
– Человечество составляют не большинство, а лучшие. Конечно, их меньшинство. Но это они человечество. Остальные… так, шлак. Дрова для котлов в аду.
Аграт фыркнула и отвернулась, Бианакит начал вытаскивать из рюкзака сухой паек, что оказался совсем не сухим, но, почему так называется, Михаил ломать голову не стал, у людей слишком много непонятного и нелогичного, хотя вот Азазель уверяет, что в этом залог их прогресса.
