Проживая в одной стране, отец и сын виделись редко, как, впрочем, и переписка их носила крайне нерегулярный характер.
Не добавили им взаимопонимания конфликт вокруг цюрихской недвижимости, кончина Милевы Марич, а также тяжелое состояние больного Эдуарда, по сути брошенного родными после смерти матери.
Пространное и велеречивое поздравительное письмо Эйнштейна своему сыну заканчивалось такими словами: «Я рад иметь сына, который унаследовал главные мои черты: способность возвыситься над повседневностью и жертвовать личным для надличного <…> оставайся таким же, как был. Не утрачивай чувства юмора, будь добр к людям, но не обращай внимания на то, что они говорят и делают. Твой отец».
Думается, что для Ганса Альберта, очень хорошо знавшего своего отца, особенно последний пассаж стал показательным. Это был своего рода знак, отличающий своего от не своего, настоятельный совет, который можно дать только самому близкому человеку – «не доверяй людям, но при этом не показывай, что не доверяешь им». Вольно или невольно Эйнштейн предложил своему (более чем взрослому) сыну примерить ту маску, которую он уже давно не снимал со своего лица.
Ганс Альберт не прислушался к этой отеческой рекомендации.
До конца своих дней (скончался в 1973 году) он много выступал на научных конференциях, преподавал студентам, никогда не выпячивая своего «высокого» родственного происхождения.
А еще Ганс Альберт хорошо знал, что если очень долго не снимать маску с лица, то она может к нему прирасти.
О вспышке политической активности в последние годы жизни Эйнштейна мы уже говорили.
Альберт Эйнштейн с сыном Гансом Альбертом и внуком Бернардом на крыльце. 16 февраля 1936 г.
Наряду с противостоянием системе в лице ФБР и прочих борцов с инакомыслием и свободой в США (интересно, что этот пафос не распространялся на СССР) Эйнштейн вновь увлекся, казалось бы, уже давно забытыми сионистскими идеями.
Причем с горячностью неофита он принялся их продвигать и лоббировать на самых различных уровнях и перед самыми разными людьми.
«Еврейский народ – единственный, который на протяжении веков находился в аномальном положении жертвы и преследовался как народ, лишенный прав и защиты, которые обычно есть даже у самого немногочисленного народа… Через возвращение на землю, с которой они связаны тесными историческими связями, евреи пытаются избавиться от своего статуса изгнанников… Одной из самых необыкновенных черт еврейского восстановления Палестины стало то, что приток еврейских пионеров привел не к переселению и обеднению местного арабского населения, а к его феноменальному увеличению и большему процветанию».
Из письма Альберта Эйнштейна Джавахарлалу Неру
Председатель Индийского национального конгресса и первый премьер-министр Индии отнесся к этим словам Эйнштейна спокойно, не поддержав, но и не опровергнув нобелевского лауреата.
«Я признаю, что евреи проделали прекрасную работу в Палестине и подняли стандарты жизни, однако почему после этих достижений они не сумели завоевать расположение арабов», – ответил он.
Альберт Эйнштейн не нашелся, что ответить.
Он не являлся политиком, а столкнувшись с абсолютно предсказуемым политическим ходом индийского руководителя (Индия при Неру занимала нейтральные позиции по всем острым политическим вопросам, не желая ни с кем портить отношения), оказался абсолютно беспомощен.
Джавахарлал Неру (1889–1964).
Впрочем, ни о каких политических коллизиях и подводных течениях Эйнштейн, конечно же, не знал, он просто был уверен, что прав, этого, по его пониманию, было достаточно и всякая дискуссия тут была просто неуместна.
Как известно, израильская карта начала разыгрываться сразу после окончания Второй мировой войны СССР и его союзниками, США в первую очередь. Ближневосточный плацдарм выглядел чрезвычайно привлекательно для победителей германского нацизма.
Правда, каждый из них видел тут свою выгоду.
Сталин рассчитывал, что Израиль станет советским ключом к Средиземному морю и отправной точкой продвижения СССР в Африку. США же, напротив, видели в Израиле возможность тотально контролировать ближневосточную политику СССР, а также иметь в шаговой доступности богатые нефтью арабские территории.
Ни той, ни другой стороне, как видим, сионизм как таковой не был интересен, но большая политическая игра (очередная) требовала громких слов, заверений и даже жертв.
Горячо рассуждая об Израиле как государстве для евреев (хотя точнее было бы сказать – для иудеев, но, как известно, эту тему для себя Эйнштейн отверг давно), Альберт при этом достаточно рассудочно реагировал на бесчисленные предложения израильтян репатриироваться, чтобы стать знаменем борьбы евреев за свою независимость в Земле обетованной. Так, ссылаясь на старость, слабое здоровье и слишком большую загруженность неотложными делами, он всякий раз отказывался от этих предложений.
«Израиль – единственное место на земле, где евреи имеют возможность формировать общественную жизнь в соответствии со своими традиционными идеалами… В нашей традиции идеал – это не правитель, не политик, не солдат, не купец. Идеал – это Учитель. Это предполагает в определенной степени отказ от того, что обычно называют материализмом».
Из выступления Альберта Эйнштейна на конференции Общества друзей Еврейского университета
Теоретический, мифологизированный сионизм Эйнштейна, таким образом, имел весьма отдаленное отношение к реальному положению вещей в Израиле: борьба политических партий, война с арабами, иммиграция как способ решения экономических и демографических проблем, наконец, огромное влияние американского капитала, большая часть представителей которого имела еврейские корни.
Альберт Эйнштейн и Давид Бен-Гурион.
В 1952 году умер первый президент Израиля Хаим Вейцман.
Премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион предложил президентский пост еврейского государства Альберту Эйнштейну.
Официальный отказ выглядел следующим образом: «Я глубоко тронут предложением нашего государства Израиль, и я сразу опечалился и устыдился, что не могу принять его. Всю жизнь я имел дело с объективными предметами, следовательно, мне не хватает способностей и опыта для общения с людьми и осуществления официальных функций… Я страшно огорчен, потому что мое отношение к еврейскому народу стало моей сильнейшей человеческой привязанностью».
