Но позднее, по воспоминаниям Георгия Константиновича, числа 18–19 июня, его пригласил на дачу Сталин. Спросив, не разучился ли Жуков еще ездить на коне, Сталин и поручил ему принимать Парад Победы.
Почему же Сталин отказался сам принимать парад? В своих мемуарах Жуков поведал следующее: «На другой день я поехал на Центральный аэродром посмотреть, как идет тренировка к параду. Там встретил сына Сталина Василия. Он отозвал меня в сторону и рассказал любопытную историю:
— Говорю вам под большим секретом. Отец сам готовился принимать Парад Победы. Но случился казус. Третьего дня во время езды от неумелого употребления шпор конь понес отца по манежу. Отец, ухватившись за гриву, пытался удержаться в седле, но не сумел и упал. При падении ушиб себе плечо и голову, а когда встал — плюнул и сказал: „Пусть принимает парад Жуков, он старый кавалерист“».
[475]
Когда Георгий Константинович принимал Парад Победы, он находился уже в статусе командующего Группой советских оккупационных войск в Германии и представителя советского Верховного главнокомандования в Контрольном совете по оккупации Германии.
Первое официальное заседание Контрольного совета было намечено на 5 июня. Видно не все было гладко и спокойно, так как накануне Жуков потребовал от командующих армиями «отработать планы подъема подразделений, частей, соединений и армий по боевой тревоге… Оборонительные сооружения строить и развивать только в ночное время и, в крайнем случае, в процессе плановых занятий по обороне небольшими подразделениями. Все построенные и находящиеся в постройке окопы, ходы сообщения, НП, ОП (наблюдательные пункты и огневые позиции. — В.Д.) и прочие инженерные сооружения к рассвету должны быть тщательно замаскированы от местного населения и наблюдения Союзников. Минирования местности до особого распоряжения не производить».
Перед началом заседания Контрольного совета генерал армии Д.Эйзенхауэр вручил Жукову высшую воинскую награду — медаль «Легион почета», которой его удостоило американское правительство. Эйзенхауэр очень высоко ценил Георгия Константиновича и считал, что тот «имел самый большой опыт руководителя величайшими сражениями, чем кто-либо другой в наше время… Совершенно очевидно, что он был величайшим полководцем». В узком кругу Эйзенхауэр заверял У. Гарримана, что «мой друг Жуков будет преемником Сталина, и это откроет эру добрых отношений» между СССР и США. Вспоминая о встрече в штаб-квартире Жукова, он отметил, что тот произвел «впечатление приветливого человека с отличной военной выправкой».
[476]
О некоторых важных деталях той встречи Георгий Константинович рассказал в своих «Воспоминаниях и размышлениях»:
«Вначале беседа шла вокруг минувших событий. Д.Эйзенхауэр рассказал о больших трудностях при проведении десантной операции через Ла-Манш в Нормандию, сложностях по устройству коммуникаций, в управлении войсками и особенно при неожиданном контрнаступлении немецких войск в Арденнах.
Переходя к делу, он сказал:
— Нам придется договориться по целому ряду вопросов, связанных с организацией Контрольного совета и обеспечением наземных коммуникаций через советскую зону в Берлин для персонала США, Англии и Франции.
— Видимо, нужно будет договориться не только о наземных коммуникациях, — ответил я Д. Эйзенхауэру, — придется решить вопросы о порядке полетов в Берлин американской и английской авиации через советскую зону.
На это генерал Спаатс (командующий американской стратегический авиацией. — В.Д.), откинувшись на спинку стула, небрежно бросил:
— Американская авиация всюду летала и летает без всяких ограничений.
— Через советскую зону ваша авиация летать без ограничений не будет, — ответил я Спаатсу. — Будете летать только в установленных воздушных коридорах.
Тут быстро вмешался Д. Эйзенхауэр и сказал Спаатсу:
— Я не поручал вам так ставить вопрос о полетах авиации.
А затем, обратившись ко мне, заметил:
— Сейчас я приехал к вам, господин маршал, с тем, чтобы лично познакомиться, а деловые вопросы решим тогда, когда организуем Контрольный совет.
— Думаю, что мы с вами, как старые солдаты, найдем общий язык и будем дружно работать, — ответил я. — А сейчас я хотел бы просить вас только об одном: быстрее вывести американские войска из Тюрингии, которая, согласно договоренности на Крымской конференции между главами правительств союзников, должна оккупироваться только советскими войсками.
— Я согласен с вами и буду на этом настаивать, — ответил Д. Эйзенхауэр…
Внешне Д.Эйзенхауэр произвел на меня хорошее впечатление. Мне понравились его простота, непринужденность и чувство юмора».
[477]
Дружеский характер отношений между Жуковым и Эйзенхауэром едва не сломала серьезная заминка с открытием заседания Контрольного совета. Георгий Константинович ждал важного указания из Москвы, и ожидание это стало выходить за рамки приличий. Генерал Эйзенхауэр, не намеренный терять время, заявил, что покинет Берлин, если заседание не начнется в ближайшие полчаса.
Через десять минут заседание открылось. Его участники подписали Декларацию о поражении Германии и принятии верховной власти в стране правительствами СССР, США, Англии и Франции. В соответствии с этой Декларацией, а также решениями Крымской (Ялтинской) конференции глав правительств СССР, США и Англии (февраль 1945 года) было официально оформлено учреждение Контрольного совета для осуществления верховной власти в Германии в период ее оккупации и выполнения основных требований безоговорочной капитуляции. В совет вошли представители всех четырех стран — главнокомандующие оккупационными войсками в зонах оккупации этих стран. Верховную власть в советской зоне оккупации осуществляла Советская военная администрация в Германии (СВАГ). Аппарат СВАГ возглавлялся Главноначальствующим (он же Главнокомандующий) Г.К.Жуковым.
После подписания Декларации Жуков пригласил присутствовавших на банкет.
«Я сказал Жукову, что мне придется этим же вечером возвращаться во Франкфурт, и довольно рано, чтобы произвести там посадку до наступления темноты, — вспоминал Эйзенхауэр. — Он попросил меня согласиться на компромисс и зайти в банкетный зал на пару тостов и прослушать две песни в исполнении ансамбля Красной Армии. Он обещал мне быстрый проезд через город к аэродрому, сказав, что сам поедет со мной на аэродром и проследит, чтобы не было никаких задержек.
Столь гостеприимный жест Маршала в отношении своих союзников вызвал у меня сожаление, что я не могу оставаться здесь дольше. Ансамбль Красной Армии замечательно исполнял песни, а банкетный стол был заставлен русскими деликатесами. Перед моим уходом Маршал Жуков объявил, что только что получил из Москвы указание, одобренное генералиссимусом Сталиным, вручить фельдмаршалу Монтгомери и мне русский орден Победы — награду, которую до этого еще не получил ни один иностранец. Маршал спросил, когда я хотел бы провести церемонию вручения этого ордена, и я пригласил его посетить мой штаб во Франкфурте. Он принял приглашение и был доволен, когда Монтгомери тактично заметил, что поскольку в течение всей кампании в Европе он находился под моим командованием, то он тоже хотел бы получить эту награду в моем штабе».
[478]
