Это оказалось решающим. Гулько перевели в действующую армию, где он был чужим: без связей, без надежной поддержки. Всё приходилось начинать заново. И всё-таки он не поддался унынию. Активно проявил себя в СМЕРШе, был замечен и назначен начальником Особого отдела 108-го стрелкового корпуса.
Цену нового назначения Гулько понял сразу. О командире корпуса Полехине было известно, что он близок к Рокоссовскому, а значит, вхож в военную элиту. Стать незаменимым для такого человека — значит, получить новый шанс. И Гулько поставил на Полехина. Потому, в отличии от коллег-особистов, не конфликтовал со своенравным комкором. Напротив, не было поручения, которое бы начальник Особого отдела не выполнил, не было намека, который бы не уловил. Случалось, даже серьезно рисковал, покрывая по просьбе Полехина проштрафившихся офицеров. И хоть в служебных отношениях командир корпуса сохранял с начальником Особого отдела дистанцию, но во всех серьезных вопросах с мнением Гулько считался.
О том, что Полехина планируют отозвать с повышением в Генштаб, Гулько узнал из своих источников еще до того, как войска Федюнинского захватили Померанию. Сегодня утром пришел официальный приказ. И — подкожная информация, что несколько человек Полехину разрешено забрать с собой в Москву. И когда два часа назад комкор вызвал Гулько к себе, подполковник явился ободренный, с блеском в глазах — служба в Генштабе дала бы новый импульс заглохшей карьере. Увы! Вместо Москвы начальнику Особого отдела было предписано отправиться в 137-й танковый батальон и на месте разобраться с проштрафившимся командиром.
А по дороге заехать в особняк, где разместилась разведрота, и помочь капитану Арташову в поисках угнанной в Германию невесты.
Гулько продолжал стоять. Полехин нахмурился:
— Что-то непонятно?
Гулько проглотил ком обиды.
— Слышал, что отбываете, Василий Трифонович, — намекающе произнес он.
— Да, в самом деле, — Полехин, спохватившись, протянул лапищу для прощания. — Отныне будем служить порознь.
В этом брезгливом «служить порознь» невольно проступило истинное отношение армейского чистоплюя к ретивому службисту.
От генерала Гулько вышел бурый от ярости. Потому что в момент прощания ему был указан нынешний удел: разбираться с перепившими танкистами да разыскивать баб для генеральских любимчиков.
— Товарищ подполковник, — прервал размышления Гулько разбитной водитель. — Мы как: сначала едем арестовывать Гаврилова, а к Арташову на обратном пути? Я к тому, что разведчики где-то здесь разместились. — Он мотнул головой на сосновую рощу, в глубине которой среди зелени алым пятном сочилась черепичная крыша.
Встрепенувшийся Гулько разглядел впереди развилку, сделал знак притормозить.
— Кто ж с арестованным по гостям разъезжает? Сперва загляну к Арташову, а потом уж за Гавриловым сгоняем, — он выбрался из машины.
— Туда проехать можно, — водитель показал на колею.
— Ждать здесь! — коротко приказал Гулько. — Проверю, как службу несут. Многие сейчас бдительность потеряли.
Он углубился в кустарник.
— Сегодня злей обычного, — не удержался один из конвоиров, доставая кисет.
— Так есть с чего, — всезнающий водитель, не стесняясь, запустил лапу в чужую махорку, принялся крутить жирную самокрутку. — Ему опять рапорт о переводе зарубили. Сказали, чтоб в Германии дослуживал. А здесь после войны на чем отличишься? Ни тебе шпионов, ни диверсантов. Одна пьяная пальба да драки. Вот и бесится.
Едва Гулько свернул на тропинку, ведущую к особняку, как столкнулся с сухопарым пожилым немцем в тирольке.
При виде советского подполковника фриц вместо того, чтоб испугаться, расцвел в доброжелательной улыбке.
— Wer bist du? (Кто такой?) — Гулько чуть отступил.
Старик успокаивающе выставил руки.
— Не пугайтесь, господин подполковник, — на чистом русском ответил незнакомец. — Вы среди своих. Я и сам в некотором роде подполковник.
Он вытянулся шутливо, коротко кивнул:
— Честь имею представиться, капитан второго ранга Горевой!
— Второго ранга? — переспросил Гулько, приглядываясь к чудаковатому старичку.
— Так точно! — браво повторил старик. — Имел честь под командованием адмирала Эссена воевать на Балтийском флоте. И хоть волею судеб вот уж двадцать пять лет обретаюсь на чужбине, но Россия навсегда здесь! — Он высокопарно ткнул себя сухим пальчиком в область сердца.
— Должно быть, изволите разыскивать капитана Арташова?
— Вы его знаете?
— Это наш гость. Если позволите, — провожу, — Горевой радушно указал рукой направление. — Как водится на Руси, друг нашего гостя — наш гость.
— Ваш гость? — Гулько пригляделся. — А кто вы сами, черт возьми?
— По-моему, я представился. В настоящее же время состою управляющим у баронессы Эссен.
— Это что, жена того адмирала, у которого служил?
— Никак нет. Не жена, а вдова. И не адмирала, а его племянника.
— Один хрен, белогвардейская сволочь! — определил Гулько.
Благодушие сошло с Горевого.
— Во-первых, белогвардейской, как вы изволили выразиться, сволочью адмирал Эссен быть не мог хотя бы потому, что скончался за два года до вашей революции. Он был просто знаменитым русским адмиралом.
— Русский или белогвардейский — всё едино. Есть советский и — все остальные, — отчеканил Гулько, с нарастающей алчностью разглядывая Горевого. — Ну а сам?
— Что сам?
— Сам-то не умер. Эва куда сиганул! — Гулько облизнулся в предвкушении удачи. — Где был в Гражданскую? Ну!
Старик слегка смутился. Но то ли вранье претило, то ли не заметил надвигающейся опасности. Ответил честно.
— На Южном фронте.
— Короче, — деникинец! — сладко выдохнул Гулько. — И, конечно, удрал за границу, чтоб продолжить борьбу с советской властью?
Горевой поджал сухие губы:
— Странный получается разговор. Мне действительно предлагали перебраться в Констанцу, где обосновалась крупная русская колония и где велась подготовка к возможному вторжению. Но я уже тогда понял бесперспективность военного противоборства с большевизмом и отказал барону Врангелю.
Гулько ядовито хохотнул:
— Врангелю, значит, отказал, а к Гитлеру поехал. Логично! Понял, за кем сила.
Горевой нахмурился:
— Хочу напомнить, что Гитлер пришел к власти спустя тринадцать лет после моего приезда в Германию.
— Но ведь пришел! — ничуть не смутился Гулько. — Может, и с вашей помощью. А может, и теперь?.. Ведь не сбежал от фашизма, как другие. А жить при режиме и не замазаться — так не бывает. Сам, случаем, в национал-социалистах не состоишь? Или хозяйка твоя?
