Повинуясь приказам солдат, из дома появились Бейлэ и Стишок. Они помогли Давиду забраться в кузов грузовика. Бейлэ вскарабкалась следом за ним, а затем повернулась к Стишку и попросила его пойти в дом и принести ей галоши.
— Там, где вы скоро окажетесь, галоши вам не понадобятся, — ответил он.
Аарон побежал, надеясь найти Асаэля и Зуся, которые, как он знал, остановились поблизости в одном доме. Зусь, стоявший у двери, заметил младшего брата издали.
— Отца и маму увезли в фургоне, — сказал Аарон, добежав до него.
Вскоре выяснилось, что эта же участь постигла всех евреев из Станкевичей. Асаэль и Зусь поняли, что, покончив со Станкевичами, каратели направятся в Большую Изву. Там, в семье Дзенсельских, единственных евреев в деревне приблизительно в пятьдесят дворов, жила их старшая сестра Тайб, которая вышла замуж за Абрама Дзенсельского. У супругов росла дочь.
— Нельзя было терять ни минуты, — позже говорил Зусь.
Вскоре после полуночи братья разбудили Дзенсельских и велели им укладывать вещи, Все в доме — от маленькой дочки Тайб до стариков — были подняты на ноги. Большую часть ночи они провели в пути, останавливаясь только для того, чтобы Тайб смогла покормить ребенка; наконец, они нашли место для стоянки на берегу ручья. Сгрудившись у костра, они благополучно пережили холодную ночь, дрожа от страха за свое будущее.
— Не волнуйтесь, — убеждали их братья. — Мы попросим наших друзей, они обязательно вас спрячут.
В Новогрудке по всему городу были расклеены извещения, подписанные окружным комиссаром Траубом и приказывающие евреям на следующее утро не выходить из дому. Ужас обуял еврейское население — до евреев дошли слухи о том, что на окраинах города копают большие рвы. Стало ясно: запланирована новая массовая бойня. Немецкие солдаты заблокировали дороги, ведущие из города, и те евреи, что попытались бежать, были расстреляны на этих заставах.
Вечером в пятницу, 5 декабря, немцы в сопровождении местных полицейских и членов юденрата пошли по домам, приказывая еврейским мужчинам, женщинам и детям явиться к зданию суда, которое представляло собой комплекс строений, или к школе, основанной католическими монахинями ордена сестер Святого семейства из Назарета. Каждому было разрешено взять с собой только одну небольшую сумку с вещами. Большую часть дня около шести тысяч евреев простояли у входа в суд под мокрым снегом. Несколько меньше людей собралось у католической школы.
Рая Каплинская, которой тогда было девятнадцать лет, не пришла в суд, как ей было приказано. Вместо этого она с несколькими своими родственниками спряталась в одной из комнат у себя дома. Другая семья с маленьким ребенком укрылась в подвале их дома. Когда ребенок заплакал, немцы сразу же засекли их.
— Выходите или мы всех вас расстреляем! — закричали немцы.
Каплинская и ее семья сделали, как им было приказано.
— Немец ударил моего дядю дубинкой по голове, и дядя так закричал, что я подумала, что он сейчас умрет, — сказала она. — Мы все были страшно напуганы.
Их погнали в здание суда, где комнаты были переполнены людьми. Немногие были в состоянии заснуть в тот ужасный вечер. Они слышали, как за стеной немцы переговариваются между собой.
7 декабря, в воскресенье, в день, когда японцы бомбили Пёрл-Харбор и тем самым вовлекли в войну Соединенные Штаты, сто евреев были выведены из здания суда и получили приказание демонтировать забор, который окружал базарную площадь. Им велели установить его вокруг полуразрушенного соседнего квартала Перешики. Конные солдаты вермахта и местные полицейские подталкивали рабочих железными прутами, прикладами винтовок и деревянными дубинками. Если кто-то падал, его убивали на месте; трупы было приказано подбирать и нести к братской могиле.
В понедельник утром к зданию суда прибыли члены окружного комиссариата, включая Рейтера и Трауба, офицеры СС, состоявшие на службе у немцев отряды из литовцев и латышей. Офицер СС занялся опросом глав семейств. «Чем вы занимаетесь? — обыкновенно спрашивал нацист. — Сколько у вас детей?» Потом он одним взмахом облаченной в перчатку руки направлял каждого члена семьи направо или налево. Квалифицированные рабочие шли главным образом направо. Почти все остальные шли налево; их сажали в стоявшие поодаль фургоны.
— Вот так, очень просто, нас разделили на две группы, и люди начали кричать и плакать, — вспоминала Соня Ошман, в то время подросток. — Фашисты говорили нам: «Не плачьте. Мы только собираемся ненадолго разделить вас. Мы собираемся предоставить вам жилища. У вас будет все. Не волнуйтесь. О женщинах и детях хорошо позаботятся».
Фургоны проехали несколько километров к юго-западу от города к небольшому уединенному хуторскому хозяйству Скрыдлево. Миновав построенные русскими военными бараки, они повернули направо и поехали по извилистой дороге в лес. На небольшой поляне фургоны остановились, и евреям приказали выйти. Здесь уже были вырыты могилы. Евреям было приказано снять одежду и встать лицом к могилам. Затем снайперы их расстреляли в упор из автоматов.
Эта акция повторялась неоднократно в течение всего дня — фургоны несколько раз возвращались в город за новыми жертвами. В этот день было уничтожено более четырех тысяч евреев. Среди тех, кто остался лежать во рвах, были Давид и Бейлэ Бельские, Циля Бельская и ее новорожденная дочка.
Одна женщина, которой каким-то чудом удалось уцелеть, выползла из ямы и пришла в город. Парализованная страхом, она сначала не могла говорить, но наутро рассказала обо всем, что произошло. Также о подробностях той расправы евреи узнали от одного белорусского полицая, который описал еще то, как некий цирюльник напал на офицера СС с бритвой и был забит до смерти прикладами.
Оставшихся в здании суда — приблизительно полторы тысячи человек — повели в Перешику, которая теперь была отделена от ярмарочной площади забором. Любопытные местные жители собрались, чтобы понаблюдать за мрачной процессией, конвоируемой к месту, которое с этого момента стало новогрудским гетто. Большинство не выказывало эмоций. Лишь один местный житель, когда конвоируемые проходили мимо, снял свою шляпу в знак уважения к страданиям евреев.
После первой ночи, проведенной в лесу, Асаэль и Зусь начали поиски безопасных убежищ для семьи Дзенсельских. Наиболее слабых в группе — престарелых родителей и ребенка Тайб — надо было пристроить первыми. Найти пристанище для стариков было относительно просто; гораздо труднее было подыскать место для грудного ребенка, чьи крики легко могли привлечь внимание соседей. Братьям отказывали несколько раз, прежде чем они нашли одну польскую пару. Эти поляки буквально влюбились в ребенка, который имел поразительное сходство с их собственным умершим малышом.
Разработали план, в соответствии с которым Бельские должны были оставить ребенка у заднего окна дома этой польской пары с запиской, где будет указано христианское имя. Найдя ребенка, семья известит местные власти, которые, надеялись Бельские, разрешат им оставить ребенка у себя. Этот план был хорош тем, что полностью ограждал поляков от обвинений в укрывательстве евреев.
