Летит Фанерный наш У-2
По бесконечной дали.
Ну где ж то видно, чтоб дрова
По воздуху летали?
В кромешной тьме наш тарантас
Летает, как по нотам,
И бомбы точно, в самый раз,
Что ложку в рот, кладет он.
Недаром славила молва
Ночной бомбардировщик.
Летит-гудит родной У-2,
Гремит лихой извозчик.
Он невелик, наш аппарат,
Часы, а не машина.
Ему, пожалуй, аккурат
Ангар в норе мышиной.
И летели родными небесами небесные тихоходы У-2, ведомые сильными духом людьми, с верой в высшую справедливость войны — возмездие.
Военная Москва. Школьники и студенты
Тот же 1941 год. Немцы идут к Москве. Шестнадцатого октября Москва бежит. У кого есть что и на что грузить — уезжают и уезжают. Август, сентябрь, октябрь, ноябрь… Вместо школьных уроков — рытье окопов и противотанковых рвов. Студенты, те, кто постарше — валят лес даже в тридцати километрах от Москвы на станции Икша. Их уже обошли немцы. Еле выудили из Икшы студентов в ноябре месяце, полуголодных, заболевших, истомившихся без тепла. Возвратившись домой, они рядом со школьниками пошли «на окопы», тушат на крышах зажигалки, дежурят в ночных госпиталях… «Я увидала — один мальчик стонет, живот вот так разрезан, я всю анатомию вижу, я бегу сломя голову, ищу сестру, прошу помочь. Она — что там такое? Я говорю — ну, там черви… Она — пусть. Я — как пусть! Она — так надо. Спирта мало, а эти червячки съедают гной. Очищают», — вспоминает студентка тех лет.
Много силы духа было в том поколении.
Сейчас часто рассуждают о силе духа дворян, и умиляются политесами и балами, «русской рулеткой» и хожением на пулеметы в полный рост: мол, это было все взаимосвязано и так красиво. По этому поводу хорошо сказал Карен Шахназаров: «Сейчас такое впечатление, что одни дворяне жили». Их было так мало по сравнению с огромным населением России!.. Бесспорно то, что оно и выносило все тяготы войн, как артиллерийская упряжная лошадь. Где уж ей до лейб-гусарской! Мордой не вышла! А во время Великой Отечественной войны даже те, кто происходил из дворянства и остался на Родине, пели «Вышли мы все из народа, дети семьи трудовой». По глубинной исторической сути они были правы. Полезно иногда вспомнить, например, и документальные кадры похорон Ленина. Кто хоронил Ленина? Приезжали из отдаленных губерний, из Сибири крестьяне, бедняки, полуграмотные мужики. Лапти, валенки, обмотки, разодранные тулупы, ушанка — одно ушко есть, другого нет… Слезы, застывшие на глазах, потому что мороз был страшный… И люди шли, шли! Это другой вопрос — кого они хоронили, как хорошо они разбирались в политике… Одно ясно — люди чувствовали горе, они понимали, что соприкасаются с великой, грандиозной, решающей вехой Истории. Смерть Ленина для них была всенародным бедствием. К сожалению, другая смерть — гибель Помазанника Божия — оставалась всенародно неоплаканной. Вот где была трагедия истинная. Но разговор не об идеологических ловушках, а о купеческом сыне и советском юноше Алеше Фатьянове, который стремился на фронт, сочиняя рапорты один задиристее другого. Мужья его сестер — купеческих дочерей Тамары Ивановны и Зинаиды Ивановны — уже воевали. Зинаида Ивановна тоже получила военный билет с записью «ординатор хирургического отделения военного госпиталя». Будущая жена поэта, 15-летняя Галочка Калашникова, внучка небедного ряжского мещанина Григорова, долбила лопатой мерзлую глину Подмосковья и зарабатывала себе туберкулез. Каждый был на своем «фронте». И хоть говорят, что «в семье не без урода», но все же народ еще был единой семьей, кровью своей помнящей неистребимое родство.
Играй, играй, рассказывай…
1. После битвы под Москвой
Немцы шли к Москве. Фронт подползал к столице. Ансамбль Орловского военного округа обслуживал передовую. Артисты привыкали к бомбежкам, кислому запаху пороха и залпам орудий. Давали по три-четыре концерта в день, доходя до полного изнеможения. Звучали со сцены стихи артиста и поэта:
Узнавшие горя. Хлебнувшие горя.
В огне не сгорели. В боях уцелели.
Никто не расскажет смешнее историй,
И песен никто не споет веселее.
Ну что ж, что гремят бесконечные залпы?
Взлетает гармошка, сверкая резьбою.
И, слушая песню, никто не сказал бы,
Что час лишь, как парни вернулись из боя.
Солдатам нравилось, что этот парень знает, как они в своих землянках хорохорятся друг перед другом, подшучивают, поют хлесткие частушки, вынесенные из родных сел на линию фронта.
После решающей битвы под Москвой в январе 1942 руководство ансамбля получило приказ эвакуировать артистов в город Чкалов, бывший и нынешний Оренбург.
Пребывание Алексея в Москве оказалось совсем коротким. Он лишь несколько дней провел на Ново-Басманной, собрал вещи, да немного погрелся после фронтовых землянок. В квартире было пусто — Наталия Ивановна с Ией эвакуировались в Бессоновку. Там отец Ии Виктор Николаевич Севостьянов работал начальником планового отдела. Ие нужно было заканчивать школу, в ополчившейся Москве многие школы закрылись. Устроилась на работу в Бессоновке и Наталия Ивановна. Алексею было одиноко без них.
В метро в эти дни он встретил друга юности Георгия Глекина. Оба они были в форме, оба спешили. Расцеловались, обнялись и — дальше, каждый по своей военной дороге. Алексей успел забежать в обезлюдевший, изменившийся с началом войны ЦДЛ. Там к нему за столик подсел Федор Майский, который составлял в ту пору справочник о современных литераторах. Он попросил молодого поэта написать для него автобиографию, на что Алексей, скромничая, отшутился.
— Вы знаете, что такое «парадокс»? — Спросил он. — Это треугольник с двумя углами! Я еще не понял: поэт я или артист… Нужен третий угол.
Третьим углом, устремленным вверх, становились знаменитые фатьяновские песни…
2. Красноармеец Ал. Фатьянов
В феврале 1942 года они выгрузились из поезда в городе Чкалове и вольным строем направились к новому своему дому.
Теперь коллектив был преобразован в Ансамбль красноармейской песни и пляски Южно-Уральского военного округа. Давали концерты в основном в госпиталях Башкирии, Оренбуржья, Казахстана, Куйбышевской и Актюбинской областей. Часто выступали перед эшелонами, уже сформированными и готовыми отправиться на фронт.
В Оренбурге Алексей стал похаживать в окружную армейскую газету «За родину», где сразу пришелся по душе многим ее работникам. В разделе «На красный штык» среди сатиры часто появлялись эпиграммы и частушки с подписью «красноармеец Ал. Фатьянов». Здесь же часто бывали эвакуированные писатели молдаванин Петр Дариенко, ленинградец Иосиф Колтунов, москвич Александр Коваленков. Шла повседневная редакционная жизнь армейской газеты. Устраивалось нечто вроде литературных обсуждений. Фатьянов всегда с радостью приносил каждое новое стихотворение. Он располагался в редакции по-свойски, открывал фронтовой блокнот и читал новые стихи. Торопливости свойственны огрехи, что все-таки не грехи. И тогда его критиковали:
