Книга Фатьянов, страница 24. Автор книги Татьяна Дашкевич

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Фатьянов»

Cтраница 24

Он создал и полюбил этот грозный и красивый ансамбль. До 1928 года в стране ничего подобного не было. Не однажды Александров говорил с друзьями о том, как неплохо бы было иметь государственный военный ансамбль. А друзья — военный культработник Феликс Данилович и театральный режиссер Павел Ильин — вдруг приняли его невероятные мечты, да и «благословили» его, и взялись помогать. Климу Ворошилову весьма понравилась эта затея, и с его поддержки скоро такой ансамбль появился при Центральном Доме Красной Армии. Возглавил его профессор Московской консерватории Александр Васильевич Александров. Сам Иосиф Виссарионович не остался безучастен, он профессору по-человечески симпатизировал. Они могли подолгу разговаривать в затворенном кабинете, Александров заходил к нему запросто, без церемоний. Еще в дореволюционной Москве, да и в церковной России регент Александров пользовался высоким музыкальным авторитетом. А Сталин, как известно, когда-то учился в Тифлисской Духовной семинарии.

Сталин так и не смог в духе времени презреть это свое прошлое. Он иногда появлялся на Елоховской улице в Богоявленском соборе, где Заступница Казанская внимала его горячим молитвам. Он верил, что его молитва спасительна для России, как молитва Государя. Но он не был Государем, увы.

Бывший семинарист Сталин молчаливо доверял последнему регенту храма Христа Спасителя Александрову. Он знал, что тот родился в Рязанской губернии, в семье безупречной церковной репутации. Воспитанный в привычке к частым богослужениям, с детства познавший все грани клиросного послушания, Александр закончил консерваторию по классу композиции. К двадцати двум годам он дошел до такого мастерства, что стал регентом архиерейского хора Твери. Также он воспитывал и сына, с младенчества понимающего различия между церковными гласами. Бориса он растил своим соратником и продолжателем. Дискант сына возносился под величественный купол храма Христа Спасителя, послушный мановениям отцовской руки. Катастрофа духовной жизни страны 1917 года не помешала 35-летнему регенту продолжить свой путь выдающегося музыканта — он стал преподавать в Московской консерватории. Тринадцатилетний Боря продолжал учиться музыке, а юношей стал любимейшим студентом Р.М. Глиэра и С.Н. Василенко. Он шел по стопам отца, рано начав преподавать в консерватории. Это он в созданном отцом ансамбле был и администратором, и секретарем, и капельмейстером. Только он один мог бы и поддержать, и заменить отца на его блистательном поприще. Да, Иосиф Виссарионович с симпатией относился к этому семейству. И ему также пришлась по душе идея военного ансамбля.

Первыми артистами были двенадцать парней, одетых в гимнастерки с отложными воротничками с лирами на петлицах, в галифе и мягких концертных сапогах с узкими голенищами. Не нужно было думать над сценическими костюмами для коллектива, который назывался Ансамблем песни и пляски Красной Армии. Церковная дисциплина сродни военной, понятие долга не имеет комментариев. Скоро Александров возглавил в консерватории военно-капельмейстерский класс.

Теперь их было около сотни, целая рота. Оркестр, мужской четырехголосный хор, смешанная хореографическая группа — вот до каких масштабов разрослась маленькая группа артистов. Их знали в Европе, и в 1937 году из видавшей виды эстетской Франции они увезли в «варварскую» Советскую страну «Гран при». Маленькая женственная Франция тогда пережила эстетический шок. «Калинка», спетая удалыми молодцами, после этого стала символом России во всем мире. А двумя годами раньше они приняли, как святыню, почти боевую награду — Красное Знамя с орденом Красной Звезды на нем.

2. Завлит Алексей Фатьянов

А теперь они пели «Калинку» перед фронтовиками, и плясали так, что у зрителей перехватывало дыхание. Отлаженное до эффекта невесомости исполнение рассеивало и пороховые тучи, и тяжелые думы. Они пели «Священную войну» на музыку самого Александрова, и даже немцы по ту сторону линии обороны, бывало, заслушивались и исполнялись неуверенности и страха. Артисты воистину воевали на сцене. Этот ансамбль был вторым храмом Христа Спасителя и для своего пожилого капельмейстера, и для своего служилого зрителя. Как в Храме во время соборной молитвы о Родине, пряталась в раннюю морщину солдата невольная слеза — слеза в оправдание жизни и смерти за Отечество.

Алексей Фатьянов знал, что с Ансамблем песни и пляски Советской Армии он побывает на фронте. Но не ведал он, что недолго задержится здесь, и что отсюда его поведет прямая дорожка на передовую. Он репетировал до полуночи, упиваясь самим воздухом Центрального Дома Красной Армии. Он любовался руководителем и чувствовал его мистическую силу. Александров был для артистов почти божеством, таким, как прежде был Дикий для своих студийцев. В 1943 году, после победы в Сталинградской битве, Александр Викторович получил звание генерал-майора. Генеральский мундир не мог не красить отца-героя. Поговаривали, что о нем, живом, пишется литератором Поляновским книга.

В августе 1944 года, получив новую форму одежды, «бойцы» ансамбля отправились в Харьков. Наталия Ивановна и Ия опечалились, что в Москве Алеша задержался так ненадолго. Они пришли провожать его в погожий вечер на Киевский вокзал, где потерялись в гуще одинаковых, защитного цвета гимнастерок. Эти гимнастерки заполнили перрон, воскрешая привычную картину мобилизации. Прохаживался величественный Александров с юной женой, все ждали отправления поезда. Наконец, перрон опустел, и их Алеша исчез в двери вагона. Прозвонил вокзальный колокол. Поезд ушел.

Была «отыграна» провальная Харьковская операция сорок первого года.

Харьков, освобожденный год назад, только теперь начинал привыкать к мирному течению жизни. Город все еще лежал распластанным, похожим на призрак. Полной разрухой и руинами он встретил артистов. Не хотелось ни петь, ни смеяться, как на похоронах. Хотелось говорить шепотом, как у постели тяжело больного. Артисты молча расселились в гостинице.

Завлит Ансамбля Фатьянов получил маленькую отдельную комнатку-кабинет. Чуткий Александров похлопотал об этом, он знал, что для творчества нужно уединение. Алексей спешно сочинял песни, программы и репризы, вникая в нюансы каждого предстоящего выступления. Шок от увиденного прошел, и Алексей уже шутил по поводу своих уединенных трудов:

— У меня не кабинет — у меня здесь комбинат!

Началось вдруг непривычное для южного лета похолодание.

Гостиница не топилась — артисты мерзли. Никто не запасся теплыми вещами, поскольку ехали в лето. Никто не думал, что в августовском южном Харькове будет так холодно. И только у Алексея было тепло — уж очень маленькой была комнатушка. К нему приходили продрогшие товарищи попить чайку, послушать стихи, подымить да погреться. Временами, отрываясь от литературных набросков, он глядел в окно, откуда видны были воронки от бомб и разрушенный, жилой некогда дом. И снова ему казалось, что он заливается краской стыда. Тянуло к оружию.

«Уйти на фронт солдатом…», — начинал он думать и вдруг понимал, что думает стихами, что они — в его крови, душе и плоти. И он не знал, что скоро будет на фронте не рядовым артистом, а рядовым бойцом.

3. Наказание

Галина Николаевна Фатьянова хотела с нею встретиться… Она знала, что вдова Александрова жила в знаменитом сером доме у каменного моста — «доме на набережной». Но эта женщина умерла, и тайна осталась тайной. Известно только, что из-за нее заведующий литературной частью рядовой Фатьянов был отчислен из ансамбля после рапорта Александрова и отправлен в войсковую часть на фронт.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация