— Так вот как они на самом-то деле улетают! Галя, Алена — смотрите, смотрите: они улетают навсегда!
Сидящие неподалеку рыбаки услужливо предложили сачок. Маленькие и большие Фатьяновы со смехом, с шутками, вылавливали, собирали подмоченные купюры.
— Они ручные! — Комментировал случившееся Алексей Иванович. — Я их, дети, приручил, они полюбили своего хозяина!
— Они подмочены, папа!
— Ничего, высушим! Это — не репутация!
4. Няня Галочка
В житейских ситуациях он ориентировался неважно.
Как-то Алексей Иванович взял с собою в командировку на юг Алену. Они плыли вдвоем теплоходом, а когда прибыли по назначению, мест в гостинице не оказалось. Тетушка-горничная посоветовала снять комнату в маленьком беленьком домике неподалеку. Алексей Иванович, поселившись в крошечной комнатушке, переживал, что нет рядом его Галочки, вдобавок, Алена заболела… Он был в панике и не мог дождаться окончания командировки.
А Галина Николаевна всегда и везде была уверенной кормчей и домоправительницей.
Он брал ее с собой и возил везде и всюду не оттого, что ему было скучно. Там, где появлялся Фатьянов, всегда собирались шумные компании, творческие застолья, придумывались капустники, организовывались походы, рыбалки… Но жена ему была нужна всегда. Он нуждался в ней, как в Музе, искренно любящем человеке и первом критике, смело говорящем правду во благо. Алексей Иванович всегда держал при себе ученическую тетрадь, сложенную вдвое, и она быстро наполнялась стихами, где бы он ни находился. Хотя критики он не любил, но Галину Николаевну слушался. И тогда в тетради появлялись пометы по свежим стихам.
Достаток сменялся долгами, полное взаимопонимание — временными «войнами». Иногда, будучи навеселе, чувствуя себя обстрелянным недружелюбными взглядами подуставшей от компаний супруги, он шептал своим гостям:
— Моя жена на метле улетает в камин!
Он обижался на нее до глубины души по пустякам, но столь же глубоко и горько переживал, если у Галочки что-нибудь болело.
Однажды он был один в Коктебеле, ждал жену.
Приехал кто-то из москвичей, и рассказали Фатьянову о том, что видели Галину Николаевну в Литфонде, и она хромала.
К вечеру об это знал весь поселок. Алексей Иванович перебрал все вероятности до единой и решил, что она попала под машину и сломала ногу. Заканчивалась версия тем, что она в Коктебель не приедет, а, скорее всего, умрет из-за гангрены. Алексей Иванович рыдал, сидя на берегу, до рассвета, и ни за что не соглашался пойти немного отдохнуть.
К утру он собирался ехать в Москву без какой либо надежды застать любимую супругу в живых. Каково же было его удивление, когда утром он увидел Галину Николаевну, спокойно и уверенно идущей от их «победы» с чемоданом прямиком к номеру. От хромоты не было и следа. Следом семенили Никита с подросшей Аленой.
— А как же твой перелом? Как гангрена? Уже все прошло?! — Воскликнул он, просиявший от радости.
Весь Коктебель поздравлял ничего не понимающую Галину Николаевну с успешным выздоровлением.
…Они гуляли по берегу в сопровождении детей и друзей. Он — огромный, в светлом летнем костюме, сшитой Галиной Николаевной. Она — маленькая, в легком изящном платье собственной работы, в туфельках на шпильке. Эту пару все любили: любили на них смотреть, любили их слушать, любили с ними говорить.
5. Мстерские стихи
На «победе» ездили во Мстеру. Там жили художники, приятели Алексея Ивановича и Сергея Никитина, среди них — солнечный художник Владимир Юкин. Они ездили во Мстеру с Репкиными, Галина Николаевна была за рулем. Неподалеку от поселка машина застряла в непроходимых мстерских песках. Алексей Иванович сердился за это на жену. Галина Николаевна нервничала. Но когда все вышли на дорогу и толкали машину, он отстранился, отвернулся и замолчал. Поэт увидел пески, и почувствовал приближение стихов. Его пристыдили за бездействие, но услышали в ответ оправдание:
— Вы ничего не понимаете… Толкать машину может кто угодно. А у меня рождаются стихи.
Так и простодушно, и назидательно, и справедливо ответил Фатьянов.
И потом, на Клязьме, когда все ловили рыбу и весело готовили уху, он уходил в шалаш, стараясь уединиться. Владимир Юкин с женой, школьной директрисой, Галина Николаевна с детьми, Репкины, все в приподнятом настроении, зовут его «к столу», шутят. А он кричит:
— У меня рождаются стихи.
Начинают разливать уху и «под уху» без него.
Тогда к Алексею Ивановичу очень привязалась молоденькая Вязниковская поэтесса Валентина Чичекина. Она показывала ему свои стихи, слушалась поэтических советов. Опекаемая Фатьяновым, землячка прошла творческий конкурс в Литинститут. Но поступать туда он ей не советовал, объясняя это просто:
— Ты займешь там чье-то место. Может, кому-то институт будет нужнее…
— Как же так? — Не понимала девушка.
— Пушкин учился в Литинституте, скажи мне?
— Нет…
— Есенин?
— Нет…
— Я?
— Нет.
— То-то! Таланту пойти в Литинститут, это все равно, что Моцарту записаться в консерваторию! Пиши — и радуйся!
6. Продольные трещины в вещах и в душах
К 1958 году Алексей Иванович собрал небольшую, но ценную коллекцию пивных кружек. Это было его единственным хобби, если не считать рыбную ловлю. Пятого марта, в день рождения, Репкины принесли ему еще одну старинную баварскую кружку. На ней была написана готическим шрифтом бюргерская здравица. Но продольная трещина по глазури перечеркивала надпись. Алексей Иванович принял подарок, рассмотрел его и сказал:
— Таня, Володя… Кружка пусть будет у вас, потому что она разбита, а я не хочу с вами оборвать отношения. Но пусть она все-таки остается моей.
И она стояла у Репкиных.
Приходил Алексей Иванович, и ему любой напиток непременно наливали в его кружку. Она не протекала, хотя и была треснута. Алексей Иванович ее ценил.
В тот год по радио прозвучала новая песня Марка Бернеса. Слова к ней написал Константин Ваншенкин, музыку — Ян Френкель. Простые слова «Я люблю тебя, жизнь…» поразили Фатьянова. Удивительным показалось и исполнение Бернеса, которого коллеги не считали музыкальным человеком. Впервые услыхав ее, Алексей Иванович в сердцах воскликнул:
— Эту песню должен был написать я!
Песня была одной из трех, так близко воспринятых Фатьяновым. Двумя другими стали «Эх, дороги» на стихи Льва Ошанина и «Подмосковные вечера» на стихи Михаила Матусовского.
Он искренне радовался удаче поэтов, хвалил их и поздравлял. Похвала Фатьянова считалась высшей — он не был щедр на лестные отзывы и никогда не говорил того, чего не думал.
